Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

По утверждению Ивинской, после этого Борис Леонидович в разговорах даже с малознакомыми людьми стал именовать Сталина не иначе как «убийцей» и задавал риторический вопрос: «Когда же кончится раздолье подхалимам, которые ради своей выгоды готовы шагать по трупам?» Пастернак сразу же понял, что Ольгу арестовали из-за него. И не сомневался, что Сталину об этом известно. У Иосифа Виссарионовича была какая-то мания арестовывать жен как своих соратников (Молотова, Поскребышева, Калинина и других, список можно еще продлить), так и людей, к которым он просто проявлял интерес, но самих арестовывать пока не собирался. Таким образом он рассчитывал держать человека на крючке.

Ирина Емельянова вспоминала, как однажды ее бабушке «позвонила незнакомая женщина, сидевшая вместе с матерью, и просила о встрече. Бабушка поехала к ней. Мы ждали ее возвращения. Вернувшись, она сказала, что все очень плохо, что мать беременна, больна».

А Ивинская переживала в первый раз в жизни переход в несвободное состояние. О своих переживаниях она позднее не раз рассказывала Борису Леонидовичу, а в мемуарах описала их так: «И вот в первый раз, в октябре 49-го, я переступила какую-то роковую грань, какой-то Рубикон, отделяющий человека от заключенного. Уже меня так унизительно осматривали дежурные женщины: уже все лежало у них в руках - все мои любимые женские штучки: колечко, часики - все уже было у них, даже лифчик отобрали, - потому что на лифчике можно повеситься, так мне объяснили потом.

Сидя в одиночке, я все время думала - как же я не увижу Борю, как же так? Боже мой, что же мне делать, как его предупредить? Какая у него будет ужасная первая минута, когда он узнает, что меня нет. И потом вдруг пронзила мысль: наверное, его тоже арестовали; когда мы разошлись, он не успел доехать, как схватили и его.

(А он писал Ариадне Эфрон, попавшей из лагеря в ссылку: «милая печаль моя попала в беду, вроде того, как ты когда-то раньше».)

Я не помню, сколько я сидела в этой одиночке, кажется, трое суток. Помню только, что взяла как-то лямку от рубашки и, обернув вокруг горла, начала притягивать к ушам странным движением. Вдруг два человека ворвались ко мне в маленький бокс и потащили меня куда-то далекодалеко по коридору и втолкнули в камеру, где было уже четырнадцать женщин. Паркетный пол, привинченные к полу кровати, хорошие матрацы. Все женщины в белых повязках на глазах, защищающих от ослепительно-яркого света ламп».

Как беременной, Ивинской были сделаны послабления в режиме, о которых она тоже пишет в мемуарах: «Кстати, как только была установлена моя беременность, в решетчатое окошко нашей камеры стали вдвигать белый батон, пюре вместо каши и винегрет. Кроме того, мне разрешили двойную норму продуктов из тюремного ларька. Самая же главная и ощутимая милость ко мне была проявлена так. Спать днем было не положено, несмотря на то, что подследственный проводил в кабинете следователя часто всю ночь, а весь день ходил по камере и думал, думал. Едва он начинал клевать носом, как врывался надзиратель и будил его. Ко мне же после подъема обязательно входил дежурный и, тыча в меня пальцем, произносил с уважением: «Вам положено спать, ложитесь». И я падала в сон как в бездну, без сновидений, обрывая на полуслове рассказ об очередном допросе. Милые мои соседки по камере шептались, чтобы меня не будить, и я просыпалась только к обеду».

На допросах у следователя речь сразу зашла о Пастернаке. Ивинская вспоминала: «Наискосок по диагонали стоял огромный стол, покрытый зеленым сукном. Лицом ко мне сидел за ним красивый полный человек. Первое мое впечатление, что этот человек был именно красивый, выхоленный, полный, кареглазый, с разлетающимися бархатными бровями, в длинной гимнастерке кавказского образца с мелкими пуговками от горла...

Человек за столом (оказалось впоследствии, что это был сам министр госбезопасности В. С. Абакумов. - Б.С.) сурово спросил:

- Ну что, антисоветский человек Борис или нет, как по-вашему?

И сразу же полунасмешливо:

- Почему вы так озлоблены? Вы же за него боялись почему-то! Сознайтесь, нам все известно. Ведь вы боялись?

- За любимого человека всегда боятся, - ответила я, -выйдет на улицу, кирпич может упасть. Относительно того, антисоветский ли человек Б.Л., - на вашей палитре слишком мало красок; только черная и белая. Трагически недостает полутонов.

Человек за столом повел бровями:

- Откуда к вам попали эти книги, - он кивнул на пачку изъятых у меня книг, - вы, вероятно, понимаете, почему сейчас находитесь здесь?

- Нет, не понимаю, ничего за собой не чувствую.

- А почему вы собрались удирать за границу? У нас есть точные сведения.

Я с возмущением ответила, что никогда в жизни не собиралась удирать за границу, и он досадливо отмахнулся от меня:

- Вот что, советую вам подумать, что за роман Пастернак пускает по рукам сейчас, когда и так у нас столько злопыхателей и недоброжелателей. Вам известно антисоветское содержание романа?