Расшифровано временем

В тот день я стал лейтенантом, а Витька — старшиной, командиром взвода.

Рота занимала самый правый фланг дивизии: Между нами и соседом — 115-й стрелковой — был приличный разрыв. Обещали заткнуть его резервной ротой, но долго никого не присылали.

Передовая шла по лесистой возвышенности, внизу лежала глубокая ложбина с кустарником. Немцы притаились за ней, на лысых холмах.

Окопались мы в полный профиль, с ячейками для пулеметов, блиндажами, — благо леса навалом. Так было приказано.

Марк ворчал: «Пустая работа. Не первый день воюю. Это уже закон: только выроешь, присыплешь бревна землей, не успеешь и перекурить, как приказ сниматься. Даже ночки в таком блиндаже не покимаришь…» Тем не менее рыл, бушлат скинул. Лопата, как детский совок в его здоровенных руках.

Чесал ею вовсю, на сыром грунте оставались глянцевые срезы, и из них торчали, пошевеливаясь, бледно-розовые разрубленные дождевые черви. Рядом устало возился Семен. И я понимал: Марк спешит, чтоб помочь Семену. Витька расхаживал, покрикивал: «Побыстрее, орлы. Вы же — взвод Лосева!» «Мы не в училище на тактике, — огрызался Марк. — Ты бы еще секундомер взял. А вообще, товарищ взводный, флягу принес бы, попить родимым солдатушкам. Ты ведь теперь наш отец родной». «Оставь его, Марик», — сказал Семен, оберегая Витькино самолюбие.

Я увел Лосева, чего доброго, еще вспыхнет. Взвод он принял только-только. И утвердиться надо, и еще неловко было приказывать другим выполнять то, что еще недавно делал вместе с ними. Но я знал: Витька свое возьмет — не мытьем, так катаньем.

— Ты бы поговорил с ними, — сказал он мне потом. — Все-таки авторитет мой… Скоро и пополнение придет. Как новички на меня смотреть будут?.. Или переведи на другой взвод.

— Тебе что, безразлично? — спросил я.

— Представь себе… А если тебе не безразлично, прикажи Щербине, чтобы не подначивал. Я воюю не хуже его…

— Вы что, в детском садике, игрушки не поделили? — сказал я. — Шутки понимать надо.

— Мы все шутники, а над нами пули шутят… Думал, поймешь меня, а ты… — он обиженно махнул рукой и ушел…

Витька всегда мог обидеться из-за пустяка, а позже, уже став инженером, мог возненавидеть человека за то, что тот оказывался лишь свидетелем какой-нибудь его неудачи…

«5 июля, понедельник.

Несносимая жара. Пыльный ветер. Ухитрился тайком сбегать дважды в душ. Вчера нас гоняли рубить лес у самой деревни: начальство опасается партизан.

С зимы там стоит наш сгоревший тягач с 75-мм пушкой. Щит смят, замка нет. Обнажившийся из-под краски металл обрызган какой-то багровой ржавчиной…

Все мы живем последней новостью: фюрер начал грандиозную летнюю кампанию под Курском. Неужели, наконец, перелом, поворот к счастливому, а главное — скорому концу?!. Дай-то бог, чтобы все завершилось быстро…

В деревне стоит его батальон. Прибыл позавчера. В основном юнцы, подросшие за годы, что мы на войне. Завтра их отправляют на передовую. На них все новенькое, подогнанное, а именно это вызывает во мне жалость к ним. Будто прибыли эти мальчики, как до войны во время школьных каникул, на учебные игры в спортлагерь. Бычки эти настроены браво, воинственно, рвутся в бой, поскорее на передовую. Выглядят и рассуждают так, словно они и есть та последняя и единственная сила, которая способна будет привести нацию к победе вроде сам господь избрал их для этого. Кто и сколько из них уцелеет через неделю, а кто останется в этой земле навсегда и растворится в ней, превратившись со временем в ее пыль, пока что их не занимает…

Альберт ходил читать им лекцию, как уберечься от венерических заболеваний…