Расшифровано временем

Немцы жгли по ночам порцию ракет, постреливали из пулеметов. Днем тоже велась пустая и редкая стрельба: кто-то из наших пальнет — они отвечали, немцы дадут очередь — наши отвечали. Перед их передним краем тянулась железнодорожная насыпь. Была она ничья, поезда не ходили. В бинокль видно было, как заржавели рельсы, меж шпалами проросла трава. На одном участке немцы попробовали было разобрать колею и выворотить шпалы, но мы их пуганули из пулемета. Больше не лезли.

Дошло до того, что наши стали ползать за водой в низинку к ручью, откуда и немцы брали воду. Даже расписание установилось: они — на рассвете, мы — перед заходом солнца. Ни они, ни мы не стреляли в это время. Вода там была чистая, проточная, а мы, кроме болотца с ряской и жабами, ничего другого не имели. Но комбат устроил мне разнос. Боялся, как бы фрицы нас не обдурили: устроят засаду и утащат кого-нибудь к себе. Я сказал, что мы ведь тоже так можем «языка» прихватить. Но комбат отмахнулся: «Команды не было»… Витька злился: «Никакой инициативы проявить нельзя! Нет, даже если дослужусь до полковника, как только кончится война, — демобилизуюсь. Любыми средствами. В мирные дни мне в армии делать нечего. Размах не тот. Твоя инициатива не от тебя зависит».

Он таскал с собой измятую страничку какого-то немецкого журнала. На тонкой глянцевой бумаге — сплошь фотографии: красивые многоэтажные дома, виллы. На обороте в разрезе изображались квартиры в них.

— Вот что строить надо, братцы, — щелкал. Витька командирской линейкой по странице. — Не коммуналки, а такие домики, к примеру. Вот она, послевоенная стезя умного человека. Тут тебя ордена и слава ждут!..

— Ты же все печалился, что не получил лейтенантского звания после училища, — напоминал ему Марк.

— Захочу — будет. Еще и второй просвет на погонах появится. Война еще долгая, Маркуша. Пока всех фрицев не передавим. Еще до Берлина на брюхе доползти надо. Но уж там гульнем! Немочек выстроим — на выбор! — заводил он Марка. — В каждой жизненной ситуации, Маркуша, нужно ловить момент, когда следует возвыситься до пика, а когда вовремя потихоньку начинать спускаться с него. Чтоб тебя не турнули, если задержишься. Понял? — поучал Витька. — А потом лезь на другую горку, что маячит перед тобой надеждой. Вот так, друг Маркуша. Иногда ведь что получается? Не сделал вовремя чего-то, после начинаешь фантазировать, а как бы ты это мог сделать. Выходит еще красивее, чем если бы на самом деле состоялось. А толку что?.. Вот мы с Семеном и пойдем в строители. Знаешь, сколько нужно будет домов? Так, что ли, Сеня?

— Нет, Витя, ты давай сам, — отвечал Семен, прикрыв свое левое веко. — Ты это будешь делать лучше меня.

— А ты что станешь делать?

— То, что сумею лучше тебя…

Марк молчал. Я знал, — что он хочет остаться после войны в армии, закончить училище. Он еще в школе мечтал об этом. Тут у нас с ним интересы тогда совпадали. Но совпадут ли они, думал я, с тем, что тайно наворожила война?..

Письмо Лены: «Дорогой мой! Редкие твои весточки получаю. К сожалению, они не очень подробны. Но, вероятно, сейчас необходима суть, а не ее подробности. У меня все без изменений. Жизнь здесь — как эхо чего-то большого и главного. Утешает работа в школе: дети взрослеют духовно на глазах, умеют дорожить самым важным. Это, по-моему, останется на всю жизнь. Мама чувствует себя лучше. С тетей дела обстоят совсем плохо. Ей нужны лекарства, которые не достать. Я скучаю по тебе, хотя ты об этом не спрашиваешь. Как ни странно, это мне доставляет радость, которую могу себе позволить: значит, я живу и на что-то надеюсь. Профессор Рукавишников уехал в Ленинград. Увез свои вагоны. Из его сокровищ почти ничего не пострадало. Мы намерены тоже возвратиться в родной город. Ведем необходимые переговоры. Свершится это через две-три недели. Я никогда не давала себе воли поразмыслить над тем, что я старше тебя на два года. Хотя ты об этом знаешь давно, но…»

На этом письмо Лены обрывается. Вспомнить же, что в нем было еще, не могу, как ни старался.

«23 августа.

Здравствуйте, отец и мама, здравствуй, сестричка Хильда!

Письмо, написанное Хильдой. Сегодня относительно спокойный день, и я имею возможность ответить вам и Кристе Панкнин. Вы уже, наверное, знаете о делах под Курском. Я стал ближе к вам еще на сотню километров. Не знаю, утешит ли это вас. Мне как-то стало все безразлично, потому что не могу постичь смысл происходящего и свое место в нем. Но надо повиноваться обстоятельствам…