Расширение прав и возможностей женщин в России

Я наблюдала за развитием хореографии этого изощренного культурного действа. Для обеих было очевидно, что необходимо сделать и в чем состояла неправота Октябрины. Конечно, во внимание не принимались болезненные системные противоречия, с которыми сталкивалась Октябрина, добавлявшие напряженности в эти встречи. Как и раньше, она отказывалась играть по правилам и соблюдать общественный договор советских времен: «Ты начальник – я дурак». Получатель щедрого государственного финансирования должен быть зависимым и благодарным. Но Октябрина была гордой и независимой. Из-за этих черт характера она когда-то отозвала заявление о поступлении на педагогическое отделение. И в дальнейшем, когда мы в первый раз встретились, из-за этих личных качеств Октябрины я не сразу поняла серьезность ее материального положения. И сейчас ей тоже было тяжело поступить иначе.

Открывая кризисный центр, Октябрина осваивала «новую профессию» распиаренного третьего сектора. Я писала об этом в главе 2. Такой шаг обернулся для нее не свободой, а новыми ограничениями. Многие из ее трудностей были связаны с тем, что она изо всех сил пыталась изменить свои привычки и использовать новые инструменты. Не нашлось уверенности в себе, в своем поведении. А еще не было понимания новой профессии. Что сработало для Кати, комсомолки со связями, а ныне директора Гуманитарного института, у Октябрины получилась не так гладко. При отсутствии устоявшихся общественных и номенклатурных связей местные чиновники, с которыми столкнулась Октябрина, видели в ней не смелого первооткрывателя важного нового сектора, а дельца, поэтому и отношение к ней было насмешливым и высокомерным. В самом деле, это стало для меня очевидным, когда через десять минут директор вернулась с обещанным нам документом. Смягчившись во время нашего разговора, она стала спокойнее и откровеннее. Мимоходом она призналась, что у нее проблемы со здоровьем. Это была сфера компетенций Октябрины, и она выступила в более привычной для нее профессиональной роли врача. В этой роли Октябрина расслабилась, ее поведение изменилось. Успокаивающим, профессиональным тоном Октябрина задала директору ряд вопросов, усадила ее рядом, потерла руки и начала работать с точками для снятия напряжения. Октябрина дала несколько рекомендаций, и женщины благополучно расстались. Меня поразила легкость, с которой случился этот контакт, и изменения, которые произошли в результате у обеих женщин. В ходе общения директор Дома быта смягчилась, и Октябрина превратилась в ее глазах из навязчивой просительницы в человека, заслуживающего ее внимания и человеческого отношения.

Летом 1999 года я почувствовала, что моих компетенций недостаточно. Мы начинали вместе, а теперь моя соратница и друг Октябрина вступила в схватку с проблемами и процессами, которые не были мне понятны, и я не особо могла ей помочь. Как иностранка, я еще могла свести Октябрину с другими иностранцами (представителями фондов), а здесь, на месте, какой от меня прок? Мое «западное происхождение» оказывалось полезным, когда надо было попасть на прием к местным властям. А сейчас оно перестало быть валютой, так как приходилось решать вопросы совсем другого масштаба. Меня одолевал вопрос, что же мне делать. Мне было совершенно ясно – пока у Октябрины не будет своего дома, заниматься Центром бесполезно. И пока я вела семинары в кризисном центре, я ходила вместе с ней смотреть квартиры и вести переговоры с агентствами недвижимости.