Расширение прав и возможностей женщин в России

Оглядываясь назад и смотря в будущее. Диалог с Валентиной Успенской (или Что бы сказал Лис?)

Джули: Валентина, ты читала черновики моей книги на различных стадиях ее написания, но это все же мой взгляд на события, со всеми его недостатками. Интересно – а что волнует именно тебя? В чем ценность этих событий, какие выводы из них можно сделать?

Валентина: Кто-то хорошо заметил: «Культурный антрополог – это историк современности». Я восприняла твою книгу как летопись женской деятельности, порожденную идеями преобразования повседневной жизни и демократической трансформации российского общества на началах гендерного равенства. Мне кажется, документирование истории женского активизма того времени может дать «чувство направления», породить новые идеи (идеи трансформации феминизма в том числе), которые могут «связать прошлое и будущее без навязывания прошлого будущему» (вспоминаю книгу историка-социалистки-феминистки Шейлы Роуботэм «Прошлое впереди нас»[156]).

Твоя книга – это антропологический и феминистический рассказ о 90-х с точки зрения женщин. Твоя книга для меня – это еще ценный вклад в проект создания феминистской памяти (Feminist Memory Project), в историю женщин. Память – это инструмент символической силы, но женщины редко участвовали в этих процедурах создания памяти о себе и своем творчестве. Недемократические режимы, признающие гендерную иерархию, опираются не только на сексизм большинства мужчин, но также – на беспамятство и недальновидность многих женщин. Мы получили большинство формальных прав даром из рук своих прапрабабушек, но мы начинаем стремительно терять это. Амнезия по поводу того, что женщины думали, говорили, писали и делали для человечества, – обычная социальная болезнь, но неплохо лечится проектами, подобными твоему…;))

История – это не только про «вчера». Когда мы запоминаем что-то, речь идет и о сегодняшнем, и о завтрашнем дне. А то, как мы представляем себя в сегодняшнем мире, связано с тем, как мы составляем наши личные и коллективные воспоминания, и, скорей всего, повлияет на то, как мы будем себя чувствовать и действовать завтра. Как и что мы выбираем для запоминания? Феминистки уделяют пристальное внимание изучению того, что оставляется в памяти – и каким образом, и кем… Феминистские книги, библиотеки и архивы, феминистские исследовательские центры, феминистские музеи и историки феминизма – все они крайне важны для современных вызовов патриархату.

Джули: В конце книги я вспоминаю твою историю и отмечаю, что ты двигалась в сторону «профессионализации» НПО. Твой подход, конечно же, изменился, так как изменилось окружение. С середины нулевых годов ты работала в основном в университетской среде, а не в «гражданской». А в университете нет триумвирата «фонд – университет – НПО». Не могла бы ты рассказать нам об этом?

Валентина: Для меня университет – это очаг гражданского общества; исток культуры, вне которой бессмысленно, на мой взгляд, думать о политике гендерного равенства. То есть я рассматриваю наш центр в университете как важный ресурс гендерного гражданского просвещения. Наверное, такой «сдвиг» был связан также с моим ощущением «конца истории» гражданского общества снизу? Или стремлением к иным формам деятельности? Нет, скорей всего, приверженностью идее университета и верой в студентов как проводников новых идей и практик в повседневной жизни.

Джули: Как тебе кажется, почему твой центр выжил, в то время как многие другие организации прекратили свою деятельность?

Валентина: Во-первых, потому что мы часть университетской структуры. Я приняла решение быть частью университета в 1999 году. В то время мне казалось важным вовлечь вуз в нашу деятельность. Я назвала такой подход «стратегией вовлечения». Она направлена на усиление самодостаточности Центра женской истории и гендерных исследований. С помощью этой стратегии мы вовлекали представителей университета в нашу работу. Такой подход доказал свою эффективность. В начале нулевых годов многие организации и независимые кризисные центры стали закрываться. Не помню, как мне пришла в голову мысль о необходимости стать частью университета. Думаю, что она возникла из-за моей привязанности к моему университету и вузам в целом. А также потому, что я видела, как работают другие центры гендерных исследований – как они собирают вместе интересных людей!