Рассказ 77

Заказ принесли, и они выпили за встречу, почему-то смущаясь и избегая взглядов, а есть и вовсе оба не стали. Василий Васильевич торопливо полез по карманам за куревом и тут обнаружил черепаху. Он перепугался, что она задохнулась в кармане, и поспешно извлек ее на свет божий, легонько пощелкал ногтем по твердому панцирю и виновато улыбнулся Татьяне.

— Что это? — изумилась женщина.

— Черепаха, — не без тайной гордости ответил Лепядухин.

— Черепаха! В кармане? Ну, Вася, ты все тот же. — Она засмеялась и с любопытством посмотрела на него. — А на вид совершенно другой, — уже грустно добавила Таня, — похож на чиновника. Довольный такой и гладенький.

— Мы зоокружок организовали… Вот везу.

Эта черепаха и сам Лепядухин, смущенный, виноватый бог весть перед кем, с таким смешным галстуком и добрыми, слегка выпукловатыми глазами на круглом лице, растрогали женщину, и она неожиданно для себя спросила:

— Вася, а ты помнишь, как я тебя на улицу вызывала?

Василий Васильевич вздрогнул и быстро поднял голову и удивленно посмотрел на Таню. Словно бы судорога какая-то прошла по его лицу, и он опять было принялся заталкивать черепаху в карман, но спохватился, сунул ее в сетку между свертками и закурил, забыв спросить разрешения. Он никак не ожидал, что она спросит его об этом, и теперь с болью утраты и печалью припоминал этот случай, который было уже и стерся в памяти за давностью лет, но оставил после себя тайную грусть и боль.

Таня, та, прежняя, студенческая Таня, сидела напротив. Кажется, он только теперь до конца осознал это и с робостью взглянул на нее. Конечно, это была она. Все те же быстрые и немного насмешливые глаза, маленький рот и легонько вздернутый нос. Лепядухин заволновался, и боль, уже сегодняшняя боль, вдруг ударила его по сердцу, пронизала всего, и он прикрыл на мгновение глаза, справляясь с нею.

Помнит ли он о том случае? Что за вопрос, можно ли об этом спрашивать, если он всю жизнь и прожил-то этим только случаем!

Так теперь казалось Василию Васильевичу, так и — никак иначе. Иначе просто быть не могло, потому что он любил Таню, любил тайно и сильно, любил все пять лет, пока они учились вместе, и любил все остальные годы, когда они уже не были вместе.

А случай? Да что случай? Глупый был случай. Впрочем, как и все остальные. А ведь их было много, случаев, а настоящего так и не случилось. А почему не случилось? Да потому, что вечно вокруг нее были обожатели, более красивые, ловкие, умные, и вечным был ее взгляд: насмешливый, подзадоривающий и предостерегающий вроде бы.

Случаи… Но нет, тот был особенным. Все остальные он придумывал сам, а этот придумала она. Он хорошо помнит, как рано ушла она с шубинских именин, а потом вдруг раздался телефонный звонок и кто-то попросил его. Это была Таня. Она весело и беспечно спросила его, не сможет ли он уделить ей пять мунут, и он сразу же насупясь, ожидая подвоха и опасливо оглядываясь на товарищей, ответил ей: нет. Тогда она попросила к телефону Толика Рублева, и Толик тут же сбежал с именин, а он весь вечер мучился и проклинал себя. Вот и весь случай. Ничего особенного. В крайнем случае — для нее. Зачем же она спрашивает? Что ей этот случай? Или и теперь она хочет посмеяться? Зачем?

И ответил Лепядухин бодро, с неискренним смешком, как бы вспоминая детскую шалость и смотря на нее теперь уже с высоты своего возраста:

— Как же не помнить? Помню. Я было и растерялся в первую минуту, а потом спихнул трубку Толику, да и за стол побыстрее. Кстати, ты не знаешь, где он теперь и что?

— Нет, не знаю, — сухо ответила Таня и пристально посмотрела на Василия Васильевича.

Ей было неприятно и грустно, что он так дурашливо ответил на ее вопрос. Тем более что вопрос, сорвавшись случайно, был для нее далеко не случайным. Но в этом ответе она узнала прежнего Лепядухина, узнала его упрямство и задиристость, которые так забавно были в нем смешаны с застенчивостью и гордостью. Нет, ничто в этом мире не меняется. Все осталось прежним, за вычетом ничтожных деталей, ну, например, возраста, да его солидности, да ее ранних седин. Всю его жизнь она могла бы теперь угадать, потому что не раз прожила эту жизнь с ним вместе. Еще тогда, в студенчестве, милой и далекой поре. А ведь любила она его. Любила? Любила! Теперь в этом можно сознаться. Даже и ему можно сказать. А он-то что, любил ли? Навряд. Все больше дулся, не замечал. Вот и тогда не вышел. Ему с Лилькой было лучше, в турпоходы вместе ходили, в бассейн. Ходят теперь куда-нибудь вместе? А Лилька-то: «У нас только дружба, девочки, и больше ничего…» А все-таки если сказать ему? А может быть, он догадывался?.. И черепаха эта, и дуется точно так же…

— Дай мне сигарету, — вдруг попросила Таня.

— У меня «Шипка», без фильтра, — засуетился Василий Васильевич, — можно официантку попросить, у них…

— Да господи, какая разница! Давай что есть.

Она закурила и откинулась в кресле. Нога на ногу, легкий прищур глаз, локоть небрежно в сторону. Она умела так. И тут же, словно струйки дыма в форточку, потянулись к ней взгляды.