Рассказ 77

На улице морозно. Облака низко торопились над городом, задевая высотные здания. Подняв воротники, торопилась молодежь: степенно покрякивая и осторожно двигая онемевшими скулами, неторопко брели старики, посматривая из-под лохматых от инея ресниц.

По дороге домой Федора все еще переживала, соображая, что лучше — одну купить рубашку или сразу две. «И все-таки, — думала она, — лучше бы купить две: одна загрязнится, другую наденет».

Дома она мысленно видела, как Толик будет примерять рубашку. Совсем, кажется, недавно она точно так же готовилась к именинам дочери Любы, а теперь у дочери — сын. Федора всплакнула, вспомнив убитого в войну мужа, переезд из села в Москву, жизнь в этой вот комнате, в которой они долго жили и все ждали, когда дадут молодоженам новую квартиру, и вот они переехали, и она осталась здесь, и грустно ей стало: время проходило быстро, жизнь торопилась…

Задумавшись, она заходила по комнате, потом развернула сверток, в свертке оказались две рубашки. Она стала припоминать, что хотела купить две, но не хватило денег.

«Обманулась, — сообразила Федора, опуская руки, вспоминая сразу продавщицу, которая была чем-то недовольна и так небрежно швырнула ей сверток. — Так ей и надо. — Федора припомнила даже узкую руку продавщицы, длинные ее, нервные пальцы с золотистыми фасолинами ногтей. — Это ее научит».

Она представила себе, как девушка будет искать рубашку, переворачивая все вверх дном. В первое время ей приятно было думать, что та невозмутимая продавщица будет в замешательстве, растерянности.

— Можно зайти? — спросили за дверью.

Это был сосед. Он не стучал, а подходил к двери и спрашивал: можно зайти?

Федора наставляла его, как могла, пытаясь отучить пить, на что он отвечал:

— На свои кровные.

Она рассказывала ему страшные случаи, якобы некогда случившиеся с пьяными, а он в ответ только улыбался.

— Тебе тридцать пять лет! — возмущалась она. — А ты ребенок.

— И хорошо.

— А жена?!

Сосед суровел, переставая улыбаться. Жену он любил.

Федора рассказала соседу про рубашки.

— Правильно, — отвечал он, проводя по заспанному, заросшему лицу пятерней. — Учить их надо, народ-то! Дармоеды! Распустили их!

— Как учить, Димка?

— А вот как ты сделала! Пусть понервничает, потрепыхается, рублевая душа! Учить народ надо.

Она показала ему рубашки. Он потрогал, похвалил. Задумался. Она поняла: он вспомнил жену. И пожалела его:

— Зачем, Димка, пьешь? Понимаешь, пьянство — хуже свинства.

Сосед хлопнул дверью и вышел. Федора подошла к окну.

Белесые полосы на небе, багрово подсвеченные с боков, протянулись до горизонта, от них воздух был пронизан тонкой розоватостью, бледным румянцем покрылся снег, острее обозначалось все вокруг.

Федора вновь вспомнила продавщицу: «Может быть, у нее была ссора дома, и поэтому она такая рассеянная. Ей ведь не до меня в такой момент. А потом спохватится, начнет искать рубашки, и пожалуйста, еще неприятность». Опять представилось, как девушка ищет рубашку, волнуется, теряется и, наконец, плачет. И все это из-за нее, Федоры.

«Да что она плохого мне сделала? — спрашивает себя Федора. — Что? Подала не так? Не улыбнулась? Но если у нее на самом деле неприятность, ведь показалось же тогда, что она о чем-то думает». И Федора поругала себя за то, что ей вначале понравилось, когда представила, как продавщица будет расстроена. А потом что? Она подарит Толику ворованную рубашку?

В дороге она все еще возмущалась собой, тем, что ей пришло в голову проучить продавщицу.

В универмаге, в детском отделе, стояли двое — муж и жена и рассматривали ползунки. Федора поискала глазами ту, высокую продавщицу, но ее не было, а маленькая, в синем халате, стояла, облокотись о полку.

Федора постояла подле прилавка, затем спросила:

— А где высокая девушка?

— Что вы сказали? — не расслышала продавщица в синем халате.

— Где высокая девушка? — переспросила Федора.

— Людка, что ли?

Федора пожала плечами, положила на прилавок сверток.

— Верзикова?

— Ну да, наверное, а где она?

— Ой, вы знаете, — продавщица нагнулась к ней, — расстроилась. А вы ее знакомая?

Федора опять пожала плечами. У нее загорячилось в голове, и она подумала, что все это произошло, видать, из-за рубашки.

— Нет, но я рубашку принесла, — виновато сказала Федора. — Сегодня брала у той, высокой.

— У Людки, что ли?

— У нее, — подтвердила Федора, краснея и теряясь, как маленькая.

— Вот с ней и решайте, — ответила продавщица, округляя глаза и рукой делая так, будто отталкиваясь от Федоры. — Я ничего не знаю. Вот с ней и решайте, идите к директору. Он говорил. А я ничего не знаю. Я знать не хочу, что у вас там с ней. С ней решайте.

— Но я взяла, а не посмотрела, — оправдываясь, Федора пододвигала к ней сверток, а девушка повторяла:

— Вот с ней и решайте.

Федора взяла сверток, подошла к кассиру. Женщина посмотрела чек.

— Вы, — сказала кассирша, — отдайте Верзиковой. А нет, то к директору сходите. Он просил направлять к нему.