Рассказ 77

Василий Васильевич поморщился и отвернулся, чувствуя, как забилось у него сердце и давнишняя неприязнь к мужчинам, обращавшим на нее внимание, проснулась в нем. Особенно неприятно ему было, что таращились на Таню и два каких-то сопливых юнца. Он словно бы снова видел Таню молодой, насмешливой, и от этого становилось Лепядухину жутко как-то и радостно.

— А знаешь, Лепядухин, — ровно и спокойно сказала Таня, — ведь я тебя любила.

Он не сразу понял смысл ее слов, а просто по привычке, по давней привычке, недоверчиво и подозрительно глянул на нее. Потом он понял, что сказала она это всерьез, и неожиданно густо покраснел. Скрывая смущение и не зная, что сказать в ответ, Василий Васильевич торопливо разлил вино и залпом выпил. Вино вдруг показалось горьким и быстро ударило в голову.

— Может быть, не веришь? — усмехнулась Таня. — Спроси свою Лильку. Она знает.

Он ужаснулся, он вдруг почувствовал в этом какой-то дикий рок. Чтобы его жена, самый близкий ему человек, знала об этом? Не может быть! Она бы тогда еще все рассказала. А впрочем… Дальше он думать боялся. Дальше было просто страшно думать.

Нет, каково, она его любила! Значит, все было возможно. Все было возможно. Лепядухин чуть было не застонал. Боль, горькая и тоскливая боль, переполнила его. Некуда было деться от нее, нечем заменить. И тогда он, отчаянно и грубо, сказал ей:

— И я тебя любил, Таня.

Теперь уже она с изумлением посмотрела на него. Василий Васильевич сидел хмурый и растерянный, и вдруг показался он ей таким близким и дорогим, что захотелось протянуть руку, дотронуться до него, погладить по щеке. Но она сдержалась и только вздохнула легонько, думая о том, что и сегодня бы пошла за Лепядухиным. Пошла бездумно, безоглядно, ничего не вспоминая и не унося с собой. Но… но, но, но…

— Вот такие закрутасы, дорогой Лепядухин, — печально сказала она, — ничего у нас не вышло. Не вышло, — задумчиво протянула она, — а ведь могло бы. Кто виноват? Да оба и виноваты. Ты дулся, я дурачилась, так вот и продурачили свое… Впрочем, все к лучшему делается в этом мире, а, Лепядухин? — Глаза ее вдруг лукаво зажглись, и она небрежно тряхнула головой.

«Смеется, — обжегся мыслью Лепядухин, — опять смеется. Конечно, столько лет прошло, если что и было, то давно все вылетело. Что им, женщинам? Им это — раз плюнуть, два растереть. Другое дело у мужчин. Они постоянные. Что тут скрывать, от себя скрывать, любит он ее и теперь, может быть, еще сильнее любит. И на все бы теперь вот пошел, на все, да вот она…»

Лепядухин взглянул вдруг на часы, с трудом улыбнулся и опять неестественно бодрым голосом сказал:

— Да, Таня, была любовь, была, а теперь вот мне на поезд пора.

— А пешком бы дошел? — усмехнулась Таня.

— Куда? — не понял Василий Васильевич.

— Ну домой, к Лильке, разумеется.

— Зачем? — Лепядухин искренне удивился.

— Ладно, — Таня быстро поднялась, — пойдем, Лепядухин. Я шучу.

Они вышли на улицу и стали ловить такси. Мелькнул зеленый огонек, машина остановилась. Побежали оба. Лепядухин смешно размахивал сеткой и портфелем. Сели на заднее сиденье, совершенно случайно сели очень близко. Оба затихли, напряглись, усиленно разглядывая что-то каждый в своем окне. А что было разглядывать? Мелькали одинаковые дома с одинаковым бельем на балконах, пыльные, притомившиеся за лето деревья, полувытоптанные газоны, стеклянные будки постов ГАИ. Да они ничего этого и не замечали, грустя и вздыхая при каждом толчке, еще теснее соединяющем их.

В какое-то мгновение показалось Тане, что надо сейчас все сказать, все решить до конца, потому что следующей встречи может и не случиться. Она уже повернула голову к Лепядухину, уже открыла было рот, но Василий Васильевич вдруг взял из сетки черепаху и удивленно улыбнулся.

— Вот же, тварь, — задумчиво сказал он, — живет, и ничего ей не надо. Другие в одиночестве умирают, а этой хоть бы что.

— Да, — легким, незаметным движением Таня отодвинулась, — действительно, ничего ей не надо…

На перрон они вступили молчаливыми и отчужденными. Минуты тянулись тягостно для обоих. Лепядухин вдруг вспомнил, что ничего не знает о ней, и спросил:

— Ну, а как ты, Таня, чем занимаешься?

— Собой, — грустно улыбнулась женщина, — собой и сыном.

— Большой?

— Четырнадцать лет.

— А муж?

— Мужа у меня нет, Вася, не случилось как-то замуж выйти. Ты вот что, Вася, Лильке лучше не говори, что меня встретил, не надо…

— Да ты что, — было возмутился Лепядухин, — она же рада будет узнать, что…

Но Таня отвела глаза и тихо попросила:

— Не надо, Вася.

Дали первый звонок. Они ждали. Дали второй звонок, и Таня вдруг прикрыла глаза, отвернулась. Лепядухин растерянно смотрел на нее.

— Сыну-то, — вдруг заторопился Лепядухин, — сыну подарок от меня…

Он схватил черепаху и сунул в Танины руки и что-то хотел сказать, но ничего не сказал, болезненно поморщился и пошел в вагон.

Владимир Мирнев Товарный чек

Просыпаясь утром, Федора всегда думала о самом важном и мысленно перебирала предстоящие дела. Сегодня было воскресенье.