Рассказ 77

Соседи еще спали: в темном длинном коридоре заливался сверчок, серо просматривался проем окна. Тихая, теплая, оцепенев, повисла в комнате тишина.

Она постояла у окна, наблюдая, как тают продрогшие утренние сумерки, и стала одеваться, слушая шорох за дверью: заговорили соседи, прошлепал кто-то босиком по коридору.

Окно бледнело. Там, где должно вставать солнце, слегка порозовели низкие торопящиеся облака, и уже видно было: падает мелкий снег. Одетая, она стояла у окна. Наконец окна магазина засветились.

В коридоре ее, когда открывала дверь, окликнул сосед:

— Федора! — Он, заспанный, выглядывал из своей комнаты. — В магазин? С утром тебя.

— А куда мне еще?! — отвечала она, прикрывая дверь. — Тебе купить разве что?

— Ага, — сказал он. — Купи… С получки отдам.

Уже месяца два, как уехала его жена, а Федора покупала ему продукты. Он в день получки аккуратно рассчитывался.

В магазине, у касс, толпились покупатели. Она быстро справилась с покупками, вернулась домой, прибрала в комнате. Теперь можно было съездить в универмаг.

В метро она перебирала в памяти все, что должно понравиться внучку Толику в день рождения и что ему пригодится. В центре ее всегда приводило в изумление множество людей на улице в любое время дня и ночи. Над густой толпой в морозном воздухе порхал пар, пахло бензином, гарью бесконечно проезжающих машин, весело мелькали зеленые и голубые краски реклам.

В ГУМе она походила, потолкалась, постояла около фонтана, поглазела на стеклянный потолок. «В ЦУМе лучше, там по-домашнему, — подумала Федора, направляясь туда, — и купить проще».

У «Метрополя» стояла толпа зевак и рассматривала иностранную машину. В машине сидела женщина в лисьей шубе, красиво облокотись о баранку. Федора протиснулась сквозь толпу, удивляясь, что здесь, возле автомашины, толпятся зеваки. «И зачем только? Может, я не разбираюсь в машинах?» — соображала она, окидывая взглядом длинные черные лимузины, чем-то похожие на откормленных кошек, самодовольных и заносчивых.

Народу на улицах все прибывало. Снег прошел, но над домами еще висела мглистая кисея.

Около ЦУМа, как всегда, продавали горячие хрустящие пирожки. Федора купила пирожок с капустой и вошла в узкий дверной проем магазина. Не вошла, а ее внесла толпа. Кто-то так напирал, пыхтел, что она не выдержала и рассмеялась: ну-ну.

В мокрых опилках пол; покупатели толпятся у наспех сколоченных прилавков, наваленные на прилавки кучи товаров, словно магниты, притягивают людей.

Федора присматривается, трогает яркие тюки сатина, гобелена… мнет пальцами, смотрит на свет…

— Сколько товара! — вздыхает она, поводя загоревшимися жадностью глазами. — В нашем селе после войны ситца не было, а тут… И куда его девать?

Качает головой, вспоминает, зачем пришла, начинает высматривать подарок для внука. Вначале хотелось купить ему хорошую игрушку, затем вспоминает, что как-то однажды Люба говорила о рубашках, которых на него не напасешься, и решает купить рубашку. Федора обошла все этажи, поглядывая на прилавки: ничего не было подходящего.

Выбравшись из магазина, облегченно вздохнула, поднялась вверх по Петровке, свернула на Кузнецкий мост, в переулок, и вышла к универмагу.

На первом этаже на прилавках были разложены платки, загадочно светящиеся от ярко горевших люстр.

В детском отделе Федора сразу заметила рубашки палевого цвета, фланелевые, отороченные белым кантиком. Она долго рассматривала их. Нравились и цвет, и плавный вырез ворота.

— Выпишите две, — попросила она продавщицу.

Высокая молодая продавщица, не глядя на Федору, выписала чек и положила на прилавок. Длинные пальцы девушки с золотистыми фасолинами ногтей легли рядом с чеком.

Федора сразу же решила, что продавщица сегодня с кем-то поругалась или у нее какие-то неприятности…

«Одну брать или две? — подумала она. — Допустим, возьму две. Одинаковые. И будет он все время будто в одной и той же».

— Пожалуйста, покажите мне вон те, — робко попросила она, смутившись своей смелости.

За прилавком появилась еще одна продавщица, маленькая, румяная, в темно-синем халате.

Федора сразу решила, что рубашки не подойдут. Она рассматривала просто так, чтобы не обидеть продавщицу, и уже стала теряться, не зная, что и делать. И брать нельзя, и возвращать опять же неловко.

— Цвет не тот, — нашлась наконец она.

Продавщица кинула рубашку обратно. И так быстро, что Федоре стало неловко. Она еще хотела сказать, что и ворот плох, и очень широкие.

Продавщицы продолжали о чем-то судачить, а Федора направилась к кассе.

— Три шестьдесят четыре, — сказала кассир.

— Сколько? — спросила Федора, ковыряясь в кошельке. — Три шестьдесят четыре? — Достала два рубля и сорок копеек, больше не было. — Вы знаете, одну можно.

— Рубль восемьдесят две, — ответила, улыбаясь, кассир.

— Они обе одинаковые, — начала оправдываться Федора, радуясь тому, что ей-то теперь не придется покупать две одинаковые рубашки.

Продавщица завернула покупку в бумагу и кинула на прилавок. Она делала это так, будто не имела никакого отношения к происходящему.