Рассказ об одной экспедиции

Наконец все было готово, у нас были и лошади, и продовольствие, и все, что нужно. Перед самым отъездом к нам присоединилась небольшая киносъемочная группа, ехавшая на Тянь-Шань снимать видовой фильм. Во главе ее стоял маленький плешивый человек, одетый с особым кинематографическим шиком. На нем была кожаная курточка с множеством карманов, высокие шнуровые ботинки и кепка, которую он согласно кинематографическим обычаям носил козырьком назад.

Перед самым отъездом Дима, осмотрев наше разношерстное сборище, сказал:

- Боже мой, ну я же говорил, единственное, чего нам не хватает, это попа-атлета!

* * *

Какое огромное облегчение испытываешь, когда закончены все долгие и нудные приготовления.

Какая огромная радость охватывает тебя, когда выходишь прекрасным летним утром с караваном в горы.

Все выше и выше поднимается тропинка по склону хребта.

Били, рвали землю подковы! По крутым склонам сыпался щебень с узкой тропы. Хрустел песок, скрипели

камни, взлетала дорожная пыль под копытами наших коней.

Вверх! Вверх! По крутым склонам, по узким тропам. По камню. По песку. Через бешеные струи горных рек идет, идет караван.

- Пошел! Пошел! - кричат коногоны, свистят и бьют камчи.

- Ач! Ач! Ач! - дикими голосами орут погонщики верблюдов.

Все выше и выше идет караван!

Все выше и выше!

Привет тебе, божественный Тянь-Шань!

Холод снегов и зелень долин.

Суровые скалы, бурные клокочущие реки, тучные пастбища, волшебно прекрасные леса!

Как красивы, как могучи твои хребты, в безмерной вышине их гребни режут синее небо.

Как белы и неприступны твои ледяные вершины! Как густа и сладка трава твоих высокогорных джайлау-пастбищ, где тысячи кутасов, сотни тысяч коней, миллионы баранов пасутся все лето, тучнея на глазах.

Как прекрасны леса в твоих ущельях и на склонах, где стройные ели на сорок, на пятьдесят, на шестьдесят метров уносят свои вершины ввысь, в кристальный горный воздух.

Как богаты твои дикие яблоневые леса, где осенью ломаются ветки под тяжестью плодов, где вся земля покрыта ими!

Как богаты поля и сады у подножий твоих гор, где до самой земли клонятся колосья пшеницы, где выше домов растет кукуруза, где столько арбузов и дынь на бахчах, что под ними не видно земли.

По твоим неприступным скалам скачет красавец киик да крадется свирепый ирбис. В твоих лесах живет ворчливый медведь. На осыпях квохчут стаи кекликов, со снежных скал свистят улары.

Шныряют в небе орлы и грифы.

И владыка этой прекрасной горной страны, вольный киргиз, орлиным взором окидывает свои стада, пастбища, леса и поля.

Привет тебе, божественный Тянь-Шань!

Били, рвали землю подковы!

Свистели камчи!

Осыпался щебень с тропы!

Вверх! Вверх по склону шел и шел караван.

- Пошел! Пошел! - кричали коногоны.

- Ач! Ач! Ач! - кричали погонщики верблюдов.

- Кайда барасен - Куда едешь? -спрашивал старый киргиз, сидя у своей юрты при дороге.

- Далеко, наверх, на джайлау,- отвечали мы.

* * *

Мы шли целый день, поднимаясь вверх. Как всегда, в первый день пути многое не ладилось, дурили лошади, падали вьюки.

Я строго следил за тем, чтобы никто не отставал. Ведь мы ступили туда, где орудовала банда басмачей;

Поэтому, как только я недосчитывал кого-нибудь, мне приходилось останавливать караван.

В первый раз мне пришлось задержать всех из-за отставшего Бориса. Я сделал ему выговор, но он отстал второй раз, ему встретился интересный богомол, затем он отстал в третий раз, и когда я ему сказал, чтобы это было в последний раз, он возразил, что приехал заниматься наукой и что его задерживают важные дела, он «собирает интересные объекты». Я ответил, что все собирают интересные объекты, но никто не срывает работу другим, и если он еще раз отстанет, то я попрошу его покинуть нашу экспедицию.

- Да не волнуйтесь, шеф,- сказал Димка,- если его какой-либо басмач придавит, я тому басмачу ручку поцелую.

Единственный, кто не возмущался, когда случались задержки,- это кинооператор. Он сейчас же начинал рассказывать.

- Знаете,- говорил он,- какие бывают режиссеры? Вот, например, один, не буду называть фамилию, все его знают. На съемке шум, гам, кричит на известную артистку, свою собственную жену, чуть не матом: «Я не могу! Это ад! Кругом идиоты! Кто одел римского воина в татарский панцирь?!» -И раз! Раз! Рвет на себе рубашку. В следующий раз опять крик, шум. Ну, думаю, полетела рубашка! Ничего подобного! Оказывается на нем какая-то парижская замшевая курточка. С тех пор, как чуть что, я прихожу к его жене и говорю: «Слушай, Тамара! Если ты хочешь, чтобы я работал с твоим мужем, одевай его всегда в замшевую курточку!..»

Рассказы нашего кинооператора замечательны тем, что он говорит в основном о себе, реже о своих друзьях и уж, конечно, все эти друзья знаменитости: министры, послы, великие ученые. Ниже заслуженных артистов и профессоров он в своих рассказах никогда не опускался.

На Ксению, или, как ее у нас зовут, на Ксюшу, всегда приятно посмотреть, она прямо сияет. Из-за нее возник спор между Димой, Борисом и кинооператором, каждый из них хочет, чтобы Ксения помогала именно ему.

Вечером мы остановились на берегу шумного ручья.