Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Явилась утром чуть свет. Я вышел к ней каменной поступью. Стоит – лицо к двери, замок мучает. Сердце вздулось, заклокотало кровью – жабу в грудь посадили. Я уже было рот свой открыл, чтобы выстрелить ей в спину негодующим криком. Но она в это время повернула ко мне лицо белого камня, и крик хриплым кашлем застрял в моем горле, отрыгнулся, выпал, упал обессиленный у ее ног. Она смотрит на меня… нет, не смотрит, просто лицо, вернее, маску показывает, а в глазах ни одного чувства не шелохнется – ни мне упрека, ни себе раскаяния, застыли глаза прозрачными льдинками и видно через них замороженную душу. Я смотрю на ее лицо и не вижу лица – мертвая статуя вместо лица. И я стою, как мертвый памятник на погосте прошедших времен. Ни одного слова я не сказал. Собрался, ушел, три дня дома не был. На четвертый пришел – пустота в доме такая, какая и моей золовке на душу не ляжет, если воры все ее богатства в одну ночь из дома вывезут.

Хожу теперь сам по себе, свободный, как потрепанный кот. И коса пополам и камень вдребезги острыми осколками в самое сердце. Ведь что это за народ такой удивительный – женщины? Все ее существо изливается наружу, как вода через край, внутри ничего не держится, как ни клади. Имеет она, к примеру, мужчину не хуже Орфея готового идти за ней в ад, как за своей Эвридикой. Но мужчина этот как настоящий мужчина все чувства держит в себе, не выражая наружу пустыми словами созвучие душ. И вот стоит какому-нибудь прощелыге оказать ей пустяковые знаки внимания: подарить букетик дешевых цветов, сказать ей надуманный комплимент, который подходит ей, как корове седло, объясниться как бы ей в своих чувствах, зацепить, так сказать, ее внешний облик, и женщина, как собачонка на поводу, готова бежать за ним на край света и верить тому, что любому, кроме нее, видится как явная ложь. Куда деваются женская интуиция и проницательность! Таких глупостей натворит, что хоть опять с детского сада начинай ее жизни учить. Попала, как кур во щи, и в рот глядит своему хозяину, из которого, изо рта т. е., давно уже не исходит ни объяснений, ни комплиментов, а только требование своевременных завтраков, обедов и ужинов.

С потерей жены ее место в моем сердце заняла пустота. Мои дни, так же, как люди, бесконечной чередой, умирая, уходили во мрак, забытые навсегда в своем однообразии и пустоте. Отлетают ночи черными птицами, белыми птицами улетают дни. Вот как бы мне вырастить такие же крылья и улететь в прошлое вслед за ними, как будто меня и на свете не было. Белый свет от этого не померкнет. Сколько людей кануло в забытье, будто и, правда, их на свете не было! Пустота всосала остатки моей души и воцарилась в сердце, казалось бы, навсегда, – ни чувства, ни мысли и никакого желания. Вы мне, конечно, скажите: пустота, она и в Африке пустота и ничье место не может занять, потому что ее просто нет, раз она пустота и отсутствие всего что ни есть в этой жизни. А если ты – виноватых нет, сам дурак, – сердце чувствуешь болью, значит, оно не пустое и она, твоя ушедшая половина, все еще в нем живет. А я вам скажу, что так да не так. На первых порах после ухода я ее не ненавидел, не любил и не помнил, будто ее и не было никогда в моей жизни, и я жил бобылем бесконечное число лет один в этом маленьком доме. Когда она живая и настоящая мелькала у меня в голове, то сердце болью не отзывалось и, как камень, хранило молчание, не реагируя на нее, как на случайный образ, один из бесчисленных.

Тут было что-то другое, какой-то провал, зовущая пустота. Она и не она, жена и не жена, манила меня к себе из глубины своей пропасти, простирая руки навстречу. Мне виделось небо гнилое и в бездну какой-то обрыв. И я, как каменный идол, стоял на краю обрыва, не решаясь броситься к ней навсегда. Временем не измерить, сколько я стоял истуканом у провала зияющей пустоты. Иной раз вижу, вздрогнет, встрепенется листочек на дереве, выдавая присутствие времени, и опять тишина всепоглощающей вечности. Секунды монотонно падают со стрелок стенных часов, отчитывая вечность и ни на секунду не приближая к ней время, как человек, уходящий в даль, никогда ее не достигнет. Но пропасть помаленьку стала затягиваться, зарастать берегами и ее видение-призрак погружался все глубже, так и не опустив рук, протянутых мне навстречу.