Рассказ с похмелья

Евгений ушел с зыбким ощущением потери и по дороге хотел завернуть к каким-то девкам, однако вспомнил, что никаких девок нет, да и не нужны ему девки, что он верен своей Веронике, и не потому верен, что не хочет ничего другого, а потому что врать нужно будет, врать же при дочке не хотелось, да еще после ее операции. Операция некстати откладывалась из-за того, что в предпоследний перед уездом в Москву день дочка засопливела, хотя все лето и всю осень хотя бы раз чихнула. Операцию отложили по анализам, а тут еще справка понадобилась для бесплатного лечения.

Из сада выходя, Евгений остановился, показалось — кто-то прятался за стволами яблонь. Ну, давай, — приказал он невидимому супостату и подобрал с земли корягу. Никто почему-то не вышел, Евгений стал мучительно вспоминать, почему подумал о жене как о Веронике, когда ее звали Виталия. Откуда тут, в саду, взялась Вероника, он сообразить не смог и двинулся по смутным ориентирам домой.

Соседа с колбасой не дождался, поел хлеба, запустив на ломоть лужицу постного масла и обсыпав его крупной солью, хотя где-то в углу сознания затаилась мысль о том, что хлеба есть было нельзя.

Евгений закурил еще сигарету, силясь расставить вчерашние события в той последовательности, как должно было. И после того, как еще раз подумал о хлебе с постным маслом, все, наконец, связалось: и хлеб, и трель будильника, и боль на глубоком вдохе. К девяти утра Евгению нужно было в поликлинику на эндоскопию желудка. Ради чистоты пробы нельзя было есть вчерашним вечером и сегодня ничего с утра. Тянул-тянул с этим желудком и в преддверии сокращения — да и жена с дочкой уехали в Москву на операцию — записаться на эндоскопирование, теперь можно и обследоваться и выяснить, отчего болит на глубоком вдохе.

Значит, вчера еще был в памяти, если помнил о хлебе и будильники поставил на полвосьмого утра.

Даже чаю не пить. Медленно оделся, умылся, почистил зубы, причесался — ежедневная пытка, которую в последнее время обходил: да и разве можно было представить себе что-то более уныло-обязательное, чем утренний туалет. Одна мысль об этом вызывала невольное содрогание. Из зеркала на него смотрел чужой человек с лицом землистого цвета, на котором стояли безжизненные зрачки глаз.

Деньги, деньги… Где денег взять. Последние деньги он отправил третьего дня жене в Москву с проводницами поезда — бутылка шампанского сверху. Позвонил, предупредил, что надо забрать. Зря вчера пил с соседом на халяву, ведь была привычка добавлять за свои, или ставить в свой черед. Мужик не может пить все время на халяву, теряет самоуважение. Нужно сегодня найти на бутылку хотя бы, чтобы долг ликвидировать. Однако выходное пособие задержат на месяц, не меньше, а до того надо же как-то вытянуть. Бетон таскать с такими болями неразумно, болело всегда и только после выпивки боли затихали на короткое время. Но Евгению проще одному, а вот Москва деньги пожирала. Жена всю прошедшую неделю дочку подлечивала, горло ей полоскала, по анализам выяснилось также, что в крови железа для операции не хватает — и откуда в крови железо! — и дочке нужно было употреблять что-то с железом: курагу, сушеный виноград, а это все на рынке, а на рынке все дорого. Нужно у кого-то занять…

Кстати, вот зачем он ходил к товарищу в академический дом — хотел денег найти. Евгений и раньше занимал у него понемногу, ибо тот сам не работал семь лет, ухаживая за престарелой матерью, и жили они на зарплату жены и на пенсию его матери. Так занял у него или нет? Скорее всего забыл, потому что нигде ничего не было денежного, ни в паспорте, ни в шкатулке на книжной полке.

У соседа занять? Но на нем три души малоработные: теща, жена, младшая дочь. Вчера спросил у соседа о внучке. У соседа месяц назад родилась первая внучка, родилась тяжело, через кесарево. Старшую дочь из роддома-то выписали, внучку же стали перепрятывать по разным больницам: что-то повредилось у нее при родах, кровь изнутри шла. «Лучше бы ты меня не спрашивал о ней! — сосед так расстроился, что глаза у него намокли. — Пускай меня Бог лопатой убьет…» Значит, теперь на нем старшая дочь со внучкой, да и зять, хотя и работал, что по нынешним временам и то находка, однако собственным углом еще не обзавелся. Итого шесть человек, да сосед сам седьмой. Хорошо, что унынию не поддается, есть в нем несгибаемая жила.