Подойдя к своему стулу посреди сцены во время рекламной паузы, я посмотрел на первый ряд, где весь вечер сидели Дженнифер Лоуренс и Сильвестр Сталлоне, пытаясь найти их лица, чтобы они могли спасти меня в случае, если мое выступление превратится в катастрофу. Но их не было. Вместо них сидела массовка, которой их заменили и которые смотрели на меня с замешательством, явно ожидая Леди Гагу. «Одна минута!» — крикнул режиссер по громкой связи. Я вставил свой крошечный ушной монитор, отрегулировал микрофон, глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Я видел Вайолет. Я видел ее первые шаги в младенчестве. Я видел, как в свой первый день в школе она машет мне рукой на прощание. Я видел, как она впервые крутит педали на велосипеде, больше не нуждаясь в помощи своего любящего отца. И я видел ее на сцене, поющую «Blackbird» в школьном спортзале.
Жалко, что Дженнифер и Сильвестр это пропустили.
Заключение
Еще один шаг через улицу
— Ты в порядке, приятель?
Свернувшись в кресле, я безмолвно кивнул Крису, спрятав лицо в грязном закулисном полотенце, и заплакал. Мои приглушенные рыдания эхом отдавались в неловкой тишине гримерки, пока парни тихо открывали свои шкафчики и переодевались за моей спиной, все еще потные после трехчасового концерта, который мы только что отыграли. За двадцать лет существования группы Пэт, Нейт, Тейлор, Крис и Рами впервые увидели меня, их бесстрашного лидера, в таком нервном срыве. Но я не мог больше держать все это в себе. Я должен был выпустить чувства на свободу. В этот момент катарсиса все эмоции, которые я подавлял в течение последних сорока лет, как будто вышли на поверхность и наконец прорвали дамбу внутри меня, выплеснувшись на бетонный пол внизу.
Дело не в том, что я не мог ходить, но тем не менее продолжал утомительное турне из шестидесяти пяти концертов, где меня каждую ночь приходилось поднимать на стул для выступления, а потом увозить, как сломанный театральный реквизит. Дело не в том, что я все еще чувствовал жгучую боль от острых титановых винтов, ввинченных глубоко в мои кости, которые навсегда останутся унизительным напоминанием о моей уязвимости и хрупкости. И дело не в том, что меня переполняла разрушительная тоска по моей семье, которая разбивает мне сердце, когда мы разлучаемся так надолго, играя на моем страхе разлуки, оставленным моим отцом.
Нет, это что-то другое.
Дело в том, что я только что отыграл концерт перед 40 000 человек в чикагском Ригли-Филд, прямо через дорогу от Cubby Bear, того крошечного клуба, где я увидел свой первый концерт в возрасте тринадцати лет и где решил посвятить свою жизнь рок-н-роллу.
Раньше я играл на стадионах в два раза больше, приводя фанатов куплет за куплетом в море восторженной гармонии, но не только вместимость зала довела меня до слез в тот вечер. Дело в том, что Ригли-Филд находился всего в нескольких шагах от той тускло освещенной забегаловки, когда-то заполненной телами, извивающимися под оглушительный визг колонок и грохочущие барабаны, ставшей рассветом для моей рок-истории. Тем летним вечером 1982 года, когда моя кузина Трейси взяла меня на концерт Naked Raygun, состоялось мое крещение. Я купался в искаженном великолепии музыки. В тот день я изменился навсегда, вдохновленный откровением, которое почувствовал, когда моя тощая маленькая грудь была прижата к крошечной сцене и я столкнулся лицом к лицу с грубой силой рок-н-ролла. Наконец-то я нашел свою нишу, свое племя, свое призвание. Но самое главное, я нашел себя.
Это было мое великое пробуждение, и мечты больше не были мечтами; они стали моей путеводной звездой. Я был идеалистичным неудачником, вдохновленным дерзостью веры и безрассудной решимостью поступать по-своему. Панк-рок стал моим учителем в школе без правил, преподающим только один урок — о том, что вам не нужны уроки и что у каждого человека есть голос, который нужно услышать, независимо от звучания. Я построил свою жизнь на этой идее и слепо следовал ей с непоколебимой убежденностью.
Именно тем вечером я вышел на этот пешеходный переход, переходя улицу, и пути назад не было.