Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters

Хотя незаменимых людей не бывает, между нами четырьмя бесспорно была химия, а у нас со Скитером — особая связь, которая образовалась еще много лет назад на одной из первых репетиций и которой очень не хватало, когда мы играли с другим басистом. Едва присоединившись к Scream, я был похож на дикого пони, играя максимально быстро и колошматя изо всех сил, добавляя бессмысленные барабанные брейки в конце каждой фразы, чтобы произвести впечатление на любого в пределах слышимости. Однажды Скитер усадил меня, скрутил огромный косяк из бумажной обертки тампона, найденной в ванной, и накурил меня так, что я едва мог видеть, что у меня перед глазами. «Так, мы будем играть один рифф, один и тот же рифф в течение тридцати минут, и ты при этом не сделаешь ни одной барабанной дроби», — сказал он. «Легко!» — подумал я. Я сел за свою установку, и он начал играть свою шелковистую басовую партию, частично регги, частично Motown, и я уверенно вступил. Не прошло и сорока пяти секунд, как я захотел сыграть барабанную дробь, но он покачал головой и дал мне понять, что этого делать не нужно, поэтому я просто продолжил. Минуту спустя я снова почувствовал непреодолимую потребность сыграть сумасшедшую барабанную дробь. Это можно сравнить с музыкальной формой синдрома Туретта или попыткой сдержать приступ чихания, но Скитер снова только покачал головой. По сути, Скитер ломал дикого пони, приучая меня уважать простоту и мощь грува, и учил воздерживаться от беспричинного бахвальства. Через тридцать минут я стал совершенно другим барабанщиком. Это, пожалуй, самый ценный музыкальный урок в моей жизни, и я всегда буду ему благодарен за это.

Те несколько басистов, которые заменяли его в следующих турах, были отличными музыкантами, но, когда Скитер предложил вернуться, было трудно сказать «нет», даже несмотря на то, что мы волновались — вдруг он снова решит в один момент исчезнуть. В то время положение группы казалось довольно стабильным. Было ощущение, что дела шли в гору: мы только что записали новые песни, которые привлекли внимание нашего знакомого панк-рокера, со временем перекочевавшего в музыкальный бизнес и предложившего помочь нам найти место в более крупном лейбле. Он был другом друзей, пользовался большим уважением на панк-рок сцене как человек порядочный и предложил нам подписать контракт, который позволил бы ему продавать наши записи и таким образом найти для нас хорошие предложения. Мы подумали, это наш шанс. Может быть, билет, позволявший оказаться подальше от переулков с наркоманами и чесоточных сквотов, к которым мы с годами привыкли. Но, как бы заманчиво ни было подписать его прямо здесь и сейчас, мы решили подумать, прежде чем доверять свою жизнь совершенно незнакомому человеку.

И только в душный жаркий день в Спокане, несколько месяцев спустя, застряв на стоянке у Denny’s после отмены нескольких концертов по всей стране, мы сели в фургон, вытащили контракт и решили прочитать его, думая, что нам уже нечего терять. Потому что на тот момент реально терять было нечего. Казалось, что тиски сжимаются, и как бы мы ни старались, этого никогда не было достаточно. У нас не было юриста, и мы подписали этот контракт из чистого отчаяния. Эдакая безрассудная наивность. За которую я расплатился, когда год спустя этот «прекрасный порядочный панк-рокер» подал в суд на меня, двадцатиоднолетнего парня, за то, что я присоединился к Nirvana, фактически утверждая, что я принадлежу ему. Это, дамы и господа, мое знакомство с музыкальной индустрией.

Но, по крайней мере, впереди нас ждал Лос-Анджелес.

Лос-Анджелес всегда был главным событием каждого тура, не только из-за очевидных плюшек, которые сопровождали те несколько дней в раю с ароматом лака для волос, но и потому, что у нас там была семья: сестра Пита и Франца Сабрина. Сабрина — самая веселая, задорная и красивая девушка, которую только можно представить, и она променяла сонный пригород Вирджинии на гламур Лос-Анджелеса где-то в конце 80-х. Приезжая, мы останавливались у нее, и она показывала нам все, от ярких огней Бульвара Сансет до места своей работы — клуба Hollywood Tropicana.

Сабрина участвовала в боях в грязи.