К моменту, как мы добрались до Далласа, мы уже не знали, чего ожидать. Но в ту ночь воздух в зале был как будто особенно наэлектризован, что усиливалось необычайно высокой влажностью, которая увеличивала напряженность, словно короткий фитиль в самодельной бомбе. Когда мы вышли на сцену, толпа уже перебиралась через напольные мониторы прямиком на гитарные педали Курта и Криста, при этом мы даже не успели сыграть ни единой ноты. Представьте, что вас подпирает к стене толпа из 600 проспиртованных адреналиновых наркоманов, готовых разорвать вас и все вокруг в клочья, умножьте это на десять, и вы примерно поймете, каково было в ту ночь Nirvana. Вдобавок мы сразу же столкнулись с техническими трудностями. Итак, в ожидании, пока наше оборудование заработает, мы стояли и наигрывали ужасную версию «L’amour est un oiseau rebelle», пока наш гитарный техник Ник Клоуз отчаянно бегал туда-сюда по сцене, пытаясь исправить эту потенциально безнадежную ситуацию. Наконец, осознав, что нам ничего не остается, Курт сказал несколько слов, и мы начали играть первую песню — «Jesus Don’t Want Me for a Sunbeam», кавер одной из наших любимых групп, Vaselines, из Шотландии.
Толпа сходила с ума, с каждой минутой степень безумия экспоненциально возрастала. К моменту, как мы добрались до песни «School» (шестая песня в сете), волны людей, хлынувшие на сцену, стали настолько опасными, что Курт больше не мог петь в микрофон, не получив удар в челюсть. Я чувствовал его раздражение и слишком хорошо знал, что бывает, когда Курт злится. Что-то разрушалось. Я знал, что это будет либо его гитара, либо его усилитель, либо мои барабаны. Обратный отсчет пошел…
Четыре песни спустя, после шумной, технически трудной версии нашей в целом спокойной акустической песни «Polly», Курт взорвался. Повернувшись налево, он снял гитару и начал крушить звукорежиссерский пульт. На пульт раз за разом обрушивалась гитара. Кнопки, ручки и куски металла летали по всей сцене. Курт больше не мог. Это касалось не только этого концерта, но и всего, что к нему привело. Неделя за неделей хаос только увеличивался, и теперь чаша терпения Курта переполнилась. В неистовой ярости он выплескивал накопившееся разочарование. Толпа ликовала, решив, что это часть шоу. Если бы они только знали. Это не был спектакль. Это была жизнь.
Наблюдая за этой разворачивающейся передо мной вакханалией из-за ударной установки, я мог думать только о том,
Тем не менее мы продолжали играть. Звукоинженер поставил деревянный поддон над своим микшерным столом (это очень смешно!), опасаясь повторных погромов. Теперь уже ничто не могло ничего спасти. Этот мчащийся поезд уже сошел со своих гребаных рельсов, сбивая всех и вся на своем пути. Мы начали играть еще один кавер, «Love Buzz» Shocking Blue (первый сингл Nirvana), и хаос продолжился. Тела продолжали валиться на сцену, в зале становилось все горячее с каждым аккордом, каждый дюйм кожи пропитался потом 600 незнакомых людей. После второго припева Курт нырнул в зал с гитарой в руке и играл соло, качаясь по сальным волосам и татуированным конечностям. Упав обратно на сцену в экзальтированном судорожном танце, он приземлился на гигантского охранника, которого поставили туда, чтобы сдерживать публику. Изо всех сил стараясь оттолкнуть Курта от себя, он применил грубую силу к тщедушному телу Курта, и тот, рефлекторно обороняясь, приложил охранника корпусом гитары по голове. Из рваной раны тут же начала лить кровь, стекая прямо по его пугающему ирокезу. Застигнутый врасплох, охранник понял, что его ранили, и, когда Курт встал, ему прямо в челюсть прилетел мощный удар, повалив его на пол. Мы с Кристом не раздумывая бросили инструменты и поспешили на помощь другу. Музыка резко оборвалась. Крист попытался урезонить охранника и даже снял свою футболку, чтобы остановить кровотечение, под раздающиеся в зале крики «ЧТО ЗА ХЕРНЯ!!». Курт в оцепенении отошел на другую сторону сцены, а я пошел к выходу, думая, что все закончилось.
Но ничего не закончилось.