Помимо меняющихся течений музыкального ландшафта, жизнь в моей крошечной спальне в Западном Сиэтле тоже была в движении, и каждый день приносил что-то новое в маленький хаотичный мирок Nirvana. Я держался изо всех сил, но шаткий карнавальный аттракцион, который когда-то был нашей маленькой группой, начал раскручиваться все быстрее и быстрее, и наша незапланированная ставка на изменение мира все увеличивалась. На тот момент все уже зашло так далеко, что, даже если бы мы захотели, остановить это было уже невозможно. Альбом, который мы записали всего за двенадцать дней в старой студии в Лос-Анджелесе под названием Sound City, теперь продавался по 300 000 копий в неделю. Новость о том, что мы выбили Майкла Джексона с первого места в чартах Billboard, пришла в день, когда мы в первый раз должны были играть в Saturday Night Live, 11 января 1992 года.
Возможно, именно в тот момент я понял, что жизнь никогда не будет прежней. С детства Saturday Night Live было моим любимым шоу, и каждые выходные я не ложился спать и сидел в пижаме перед телевизором, ожидая появления на экране кумиров. Но я не просто хотел увидеть выступления гениев комедии вроде Дэна Эйкройда, Гилды Рэднер, Джона Белуши, Ларейн Ньюман, Билла Мюррея, Стива Мартина и Энди Кауфмана. Я с особым нетерпением ждал музыкальных гостей, которых они звали каждые выходные. Это было моим музыкальным образованием — вроде мастер-класса по живому исполнению от лучших из лучших. Но было одно выступление, которое выделялось среди остальных, изменив мой жизненный путь, — В-52, исполняющие свой хит «Rock Lobster» в 1980 году.
Но у Nirvana возможность играть в SNL появилась в непростое время. Мы не виделись с тех пор, как закончили тур по Западному побережью вместе с Red Hot Chili Peppers и Pearl Jam, и за это время все пошли своим путем, полностью вымотанные за те семьдесят пять концертов, которые отыграли в том туре. Я уехал домой в Вирджинию, Крист вернулся в Сиэтл, а Курт уехал в свой новый дом в Лос-Анджелесе. Когда мы встретились в Нью-Йорке на шоу, чувствовалась определенная усталость. Особенно заметно это было у Курта. И вместо желаемого триумфального воссоединения группы в телешоу, которое изменило мою жизнь, получилось что-то… не то. В нашем и без того шатком фундаменте начали образовываться трещины, а шаткий фундамент — это не то, что нужно, когда выступаешь в прямом эфире на телевидении перед миллионами людей, которые впервые увидят группу, появившуюся из ниоткуда, чтобы свергнуть «короля поп-музыки» со своего трона.
«Дамы и господа… Nirvana!»
Курт начал играть вступление к «Smells Like Teen Spirit», и, несмотря на то, что к тому времени я играл ее каждый день в переполненных залах по всему миру, жизнь промелькнула перед глазами. Здесь стояли В-52. Здесь стояли Devo. Здесь стоял Дэвид Боуи. Именно здесь легенды, от Боба Дилана до Мика Джаггера, исполняли песни для миллионов молодых музыкантов, таких как я, в пижамах сидящих перед телевизором в ожидании выхода кумиров, играющих песни, которые сформируют их жизнь. Я хотел упасть в обморок. Я хотел блевать. Я хотел спрятаться. Но я отчаянно ворвался в это барабанное вступление и… сломал палочку.
Черт.
Теперь я вел песню с одной спущенной шиной. Я перевел глаза на своего давнего друга Джимми, который был моим техником на шоу. Мы в ужасе смотрели друг на друга. Одно дело, когда это происходит на концерте Scream перед 75 людьми; совсем другое — когда смотрит весь мир. «Просто играй дальше», — сказал я себе, продолжая бить по барабанам, как будто на кону стояла жизнь. Во время короткого перерыва между ударными партиями я молниеносно схватил другую палочку и закончил песню (адреналина во мне хватило бы, чтобы убить лошадь), исполненный гордости, представляя, что, может быть, наше выступление — воззвание к целому новому поколению детей, задыхающихся в консерватизме, боящихся показать свою индивидуальность, открыться миру со всеми его странностями.