Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters

Я с трепетом смотрел, как мы подъезжаем к дому на Сьело-драйв, понимая, что болезненное очарование, которое я когда-то испытывал к этому дому, теперь вот-вот встретится с жуткой реальностью пребывания в его проклятых стенах. Мы позвонили в звонок на воротах, заехали на подъездную дорожку, вышли из машины и увидели его — в точности как на всех фотографиях с места преступления, которые я рассматривал с юношеским любопытством. По спине пробежали мурашки. Мы подошли к входной двери — ТОЙ САМОЙ входной двери — и постучали. Нас провели внутрь, но мне не нужно было ничего показывать; я знал планировку, как если бы уже бывал там раньше. Я повернул за угол в гостиную, и меня охватила волна ужаса. Каменный камин, деревянные балки, маленький чердак… все точно так же, как в ту ужасную ночь 9 августа 1969 года. За исключением одного: в центре комнаты был большой пульт для звукозаписи.

Здесь записывались Nine Inch Nails.

Я не знал лично Nine Inch Nails, но видел их живые выступления. Я был поклонником индустриальной музыки: подростком слушал Throbbing Gristle, Psychic TV, Einstürzende Neubauten и Current 93. И первый альбом Nine Inch Nails, Pretty Hate Machine, пришелся мне весьма по душе. Неудивительно, что они выбрали дом Мэнсона для записи следующего альбома, учитывая их агрессивное электронно-напряженное звучание и мрачные тексты. Как бы чертовски странно это ни было, это место им идеально подходило, и некоторые из их самых мощных песен были записаны там — «March of the Pigs», «Hurt» и «Closer». Я всегда был твердо убежден в том, что среда, в которой вы записываетесь, определяет результат, и каждый раз, когда я слышу одну из этих песен, я убеждаюсь, что это правда. В этих треках были боль и отчаяние, безусловно наполненные неким потусторонним осмосом. Или болью и отчаянием Трента Резнора. Я плохо его знал, но он блестящий артист и прекрасный человек. Как и другой мой знакомый, блестящий артист и прекрасный человек, который использовал музыку, чтобы бороться с демонами в своей душе.

Через какое-то время пронзительная атмосфера определенно начала накладывать отпечаток на энергетику дома, и я стал чувствовать себя не очень комфортно. Мне было слишком знакомо ощущение темноты, хрупкости и боли, поэтому я поспешил в бассейн, не только чтобы спастись от жары, но и чтобы смыть то чувство, которое испытал, стоя в гостиной.

Темная сторона музыки всегда привлекала меня в плане звука, но я начал понимать — это не то, что характеризовало меня как личность. Музыка всегда была для меня светом и жизнью. Даже счастьем. Я хотел радоваться тому, что мы нашли выход из туннеля. Я хотел гордиться своей индивидуальностью. Я не хотел прятаться. Я мог понять, почему другие могут свернуть в противоположном направлении, возможно, возвращаясь к неразрешенным травмам, но в конце концов почувствовал, что освободился от своих, и это было прекрасно. Будь то песчаные дюны Северной Каролины или спокойствие сонного захолустья Вирджинии, мне нужно было обрести покой, и с этой новообретенной свободой, которую мне дал успех, я собирался потратить все свое время на его поиски.

Оставшееся время в Лос-Анджелесе я провел, катаясь по городу в арендованном белом «Фольксваген Кабриолет» (да, в то время я питал особую страсть к кабриолетам), плавая в чужих бассейнах, гуляя с друзьями и каждые несколько дней связываясь с авиакомпанией, чтобы поменять обратный билет в Сиэтл, продлевая пребывание на раскаленном полу в доме Пита, захватывая еще немножко лета, прежде чем отправиться обратно к серому северному небу. Думаю, в глубине души я знал, что меня там ждет.

В конце концов, в самую последнюю минуту я решил, что пора ехать, бросил все свои веши в кабриолет и помчался в аэропорт Лос-Анджелеса в надежде, что успею на рейс. Я практически ничего не знал о запутанной паутине оживленных автомагистралей, пересекающих огромный город, поэтому вслепую мчался по Долине на опасной скорости, надеясь, что двигаюсь хотя бы приблизительно в направлении нужного съезда. Завернув за угол, я внезапно увидел съезд буквально в нескольких метрах от меня, поэтому резко повернул руль вправо, и… БАМ!

Я врезался в высокий бордюр со скоростью 45 миль в час[46], что не только выбило передние колеса из-под машины, но и заставило сработать подушку безопасности (о существовании которой я даже не знал), взорвавшуюся в десяти дюймах от моего лица, как динамитная шашка. Побитый, я вывалился из машины, кашляя от пыли, вылетевшей, когда подушка ударила меня по лицу, словно бита, и вызвал эвакуатор. (Не дайте себя обмануть рекламе, дамы и господа. Подушка безопасности, хотя и реально спасет вас, совсем не мягкая и шелковистая. Она врежет вам, как правый апперкот от Майка Тайсона.) Когда приехал эвакуатор и сотрудник страховой оценил повреждения (мой левый глаз тем временем начал раздуваться, как гигантский воздушный шар), он объявил, что машина восстановлению не подлежит.