Расскажи мне, музыка, сказку

— Ай да Наталья, ай да молодец! — хвалил старик Наташу, а она все никак не могла прийти в себя.

— На чем вы играли? — спросила она, глядя на инструмент в руках деда Семена.

— Это домра. Старинная вещь, — сказал дед Семен. — От отца досталась. Я ее у Антоныча оставляю: зайдешь, вот как нынче, да и поиграешь малость.

Дед Семен повесил домру на стену, глянул в окно и заволновался:

— Э-э, Наталья, дождя уж нет, солнце вышло. Коровки-то мои разбредутся. Пойду я, пойду. Спасибо тебе, хорошо ты меня потешила, а теперь пойду.

— Можно мне с вами? — вдруг спросила Наташа, не успев и сообразить, куда и зачем она хочет идти.

— Отчего же нельзя? Я неподалеку пасу, в лесочке. Собирайся поскорей, да и пойдем.

— А что мне собираться? Только кофточку надеть, — обрадовалась Наташа и поскакала в другую комнату за кофтой.

Через минуту Наташа и дед Семен шли по намокшей от недавнего дождя лесной тропинке. Дед Семен в брезентовом дождевике с откинутым капюшоном да в сапогах выглядел эдаким настоящим старичком-лесовичком. На плече у него лежало короткое кнутовище, а сам кнут, перекинутый за спину, спускался до земли и длинной змеей тащился сзади с тихим шуршанием.

— Вот они и пеструшки мои, — сказал дед Семен, когда среди кустарника показались блестящие коровьи спины. — Балуй, балуй, негодные! — притворно сердясь, крикнул он, видимо, для того, чтобы сообщить коровам о своем присутствии и чтобы они не подумали, будто им можно его не бояться. Потом дед Семен принялся пересчитывать стадо.

— Пятая, шестая... Седьмая! Все семь здесь. Стадо мое, Наталья, небольшое. Зимой дома-дачи стерегу, летом — коровок. Да на свирельке поигрываю. Слежу, как за зимой весна приходит, а за весною — лето, а вот уже и осень на носу, коровок скоро отпасу, буду зиму лежать на печи, да спиною греть кирпичи... Вот так-то, Наталья!

Наташа засмеялась. Хорошо было с дедом Семеном! Нашли они большой дубовый пень, постелили на него дождевик и сели на солнышке. Старик без конца говорил и про коров,

какие они бывают непослушные, и про других домашних животных, в особенности про собак, которых он очень любил; то заводил речь о здешней погоде и приглашал Наташу приезжать сюда зимой — ходить по лесу на лыжах. Слушать было интересно, и сколько они так сидели, Наташа не знала. Потом достал дед Семен свирель и тихонько заиграл. В лесу, где ожившие после дождя птицы тоже завели свои песни, свирель звучала так легко и вольно, словно пел сам воздух, пела листва, пели травы. Наташа заслушалась, и хотелось ей, чтобы и этот умытый, сверкающий под нежарким солнцем лес, и помахивающие хвостами медлительные коровы, и дед Семен со своим протяжным напевом, и она сама, Наташа, тихая и задумчивая, — навсегда оставались такими, какие они сейчас, и чтобы ничего никогда не изменилось.

— А «Липеньку» знаешь? — спросил дед Семен.

«Липеньку» Наташа не знала, и он стал учить ее этой песне, то напевая, подсказывая ей слова, то наигрывая мелодию.

Немного погодя Наташа уже пела:

Ай, во поле,
Ай, во поле липенька...

Дед Семен выводил рулады на свирели, а то и подпевал, а Наташа встала и начала пританцовывать на лужайке, обходя по кругу пень, на котором сидел старик со своею свирелью.

Под липою,
Под липою бел шатер,
Во том шатре,
Во том шатре девица...

И так ладно у них получалось, так было им весело и интересно, что время побежало быстрее обычного, но они не замечали этого до тех пор, пока дед Семен не взглянул на небо и не сказал:

— К четырем солнышко идет. Скоро погоню коровок поближе к дому.

Наташа всплеснула руками:

— Дедушка! Ой! Опоздала! Бегу! До свиданья! — и бросилась к тропинке.

— Стой, куда же! Наталья! — попытался было понять, что с ней случилось, оторопелый дед Семен, но Наташа только кричала, оборачиваясь на бегу и махая ему рукой:

— Спасибо, дедушка, до свиданья! Я приеду к вам обязательно!..

Выбежала Наташа на проселок, огляделась и увидала, что это совсем не то место, где они с Тон-Тонычем были вчера. Она пробежалась по проселку в одну сторону, потом в другую, но никакого домика не увидала и, запыхавшись, села на обочине передохнуть. Да и что толку торопиться? Скоро уже четыре часа, и машина, что должна бы увезти ее туда, где ждет Тон-Тоныч, конечно же, давно уехала.

Вот ведь как плохо получилось! И у Наташи возникло непреодолимое желание немного пореветь. Желание не очень-то похвальное даже для девочки. Все же Наташу то оправдывало, что она была расстроена, устала и голодна, и, решив, что ей сейчас хуже всех на свете, она дала волю слезам.