— А что манит тебя покинуть терем родительский и что у берендеев завидного нашла?
Ответила Снегурочка:
— Людские песни...
Зазвенел лес, словно прозрачные льдинки на ветвях задели одна другую, будто закружились легкие снежинки, откликаясь на Снегурочкин голосок.
Безмятежно запела она, и, слушая Снегурочку, глядя на нее из-за деревьев, Наташа вдруг вспомнила вчерашний разговор с Ученым Котом, обернулась к подружке-птичке, притаившейся неподалеку, и чуть слышным шепотом спросила:
— Снегурочка поет свою арию?
— Ну да, арию. Ты разве не знаешь? Тише! — тоже шепотом ответила птичка.
— мечтала Снегурочка о жизни среди людей, —
«Опять я слышу про Леля», — отметила про себя Наташа, и тут же забыла думать об этом, потому что боялась что-либо пропустить и не услышать. Но только она успела дослушать арию Снегурочки, только успела узнать, что Мороз и Весна, хоть и беспокоятся за свою дочку, все же договорились оставить ее людям, — как Наташу кто-то потянул назад, в глубину леса. Она увидала, что птицы собрались уже там и быстро-быстро стали сбрасывать с себя крылышки, перышки— терять свое птичье обличье. И на Наташу вдруг накинули тепленький полушубок, нахлобучили шапку, ножки сунули в сапожки, и не успела она оглянуться, как оказалась уже среди толпы веселого деревенского люда — детей и взрослых, окружавших широкие сани-розвальни. Посмотрела Наташа и ахнула: на санях возвышалось большое что-то, несуразное: не то человек живой, не то пугало мочальное, не то кукла тряпичная.
Трясется кукла, поворачивается, мочалами-тряпьем покачивается, а люди-то ей низко кланяются, посмеиваются да поют:
Мужики, что посильней, впряглись вместо лошади, поволокли сани на открытое место, на горку, и вот уж чучело стоит у всех на виду, народ вокруг толпится, пританцовывает, припевает:
Кто поет, кто пляшет, кто в бубен ударяет, а в оркестре-то, в оркестре — барабан громыхает, тарелки позвякивают, скрипки да флейты посвистывают, трубы с тромбонами гудят!..
Растерялась было Наташа среди общего веселья, среди музыки и пляски, но спасибо подружке, которая тоже успела из птички превратиться в деревенскую девочку и держалась поблизости от Наташи:
— Смотри на меня и танцуй точно так же, — быстро проговорила подружка, и Наташа начала топать сапожками, хлопать ладошками, приседать да кланяться. Тут люди стали подпихивать сани дальше, под гору и петь-приговаривать скороговоркой:
И вдруг соломенное, тряпичное, мочальное чучело встрепенулось и запело басом.
Минует год, поет чучело, пройдут лето, осень, зима, а когда вновь наступит весна, тогда и опять Масленицу ждите.
Пропела Масленица и... исчезла, будто ее и не бывало. А один мужичок схватился за пустые сани:
— Постойте! Как же это? Неужто вся она?
И тут произошла такая история. Пошел к лесу этот мужичок— зовут его Бобыль — нарубить охапку веток (избенка у него неделю не топлена), но в недоумении опешил: Снегурочка стоит у дерева.
— Диковина, честные берендеи! — зовет людей Бобыль. Нерешительно попридвинулись люди, и только теперь, подойдя вместе со всеми, смогла Наташа хорошо рассмотреть Снегурочку. Была она стройна, как тоненькое деревце, светлая коса спускалась до пояса, на бледных щеках горел неяркий румянец, а глаза у нее были — голубые, блестящие, раскрытые широко-широко... «Боярышня!.. Живая ли? Живая... В тулупчике, в сапожках, в рукавичках», — в полной растерянности произносят берендеи. А Бобыль, мужичок бойкий, не теряется:
— Дозволь спросить, далече ль держишь путь, и как зовут тебя и величают?
Снегурочка робко сделала шаг навстречу людям и ответила:
— Снегурочкой... В слободке я пожить хочу. Кто первым нашел меня, я тому и буду дочкой...
Народ удивился, а Бобыль обрадовался, стал приплясывать. Жена его Бобылиха с радостью согласилась:
— Возьмем, Бобыль, Снегурочку, пойдем!
В этот миг обернулась Снегурочка к лесу.
— Прощай, отец! Прощай и мама! Лес, и ты прощай!— пропела она, и тогда раздались из чащобы лесные голоса: «Прощай... прощай...» А деревья и кусты Снегурочке поклонились....