Расскажи мне, музыка, сказку

Тут уж все перепугались, и с криком «ух, страсти-то какие, ай-ай-ай-ай!» — народ пустился наутек, и Наташа, хотя ей вовсе не было страшно, побежала вместе со всеми по сугробам через пни и коряги, прикрытые снегом, мимо кустов и деревьев подальше от горки, в темноту...

— Иди за мной, а то в темноте забредешь, куда не следует, — говорит ей подружка, и минуту спустя Наташа оказалась в той самой комнате, где превратили ее в птицу.

— Поторопитесь! — громко командует кто-то, и все начинают быстро сбрасывать с себя тулупчики, шапки, сапожки... Будто и вправду в один миг ушла зима, и весна с дождем и ветрами миновала, стало тепло и радостно: все вокруг расцвело яркими летними одеждами — полотняными платьицами с вышитыми на рукавах и по подолу полевыми цветами, запестрело синими, зелеными, красными сарафанами. Надела такое платье и Наташа, а поверх — голубой сарафанчик. Одежда едва не доставала до полу, но такие длинные подолы были у всех, и ей подумалось, что это очень даже нарядно. А еще ей дали косыночку — всю в цветах, — хочешь на голову ее накинь, хочешь — на плечи и придерживай легонько за кончики.

Было в комнате зеркало, и Наташа никак не могла отказать себе в удовольствии повертеться перед ним вправо-влево, приподнять-опустить головку и посмотреть на себя искоса. Но долго заниматься этим ей не удалось, потому что раскрылась дверь...

— Ну, как у вас дела, всё в порядке? — раздался чей-то голос. Наташа мгновенно обернулась... Тон-Тоныч!..

— В порядке, — отвечает самая старшая из них, та, что велела поторапливаться.

— Молодцы, — говорит Тон-Тоныч. — А у меня вот дела совсем не в порядке. Такая у меня случилась неприятность,— грустно говорит Тон-Тоныч, — должна была приехать ко мне одна девочка — и не приехала.

И Тон-Тоныч беспомощно развел руками, будто хотел сказать, что вот, мол, стою я перед вами такой большой, взрослый дядя, который, казалось бы, все может, а на самом-то деле очень многого он не может, например, не может найти девочку, которая должна была приехать — и не приехала. И всем Тон-Тоныча очень жалко, а Наташе его жалко больше всех. И тут она соображает, что уж кто-кто, а она-то и должна помочь Тон-Тонычу, потому что именно она, Наташа, и есть та девочка, которая не приехала и которую Тон-Тоныч собирается разыскивать.

— Ой! — радостно говорит Наташа. — Вот же я! — и выступает вперед.

И среди общей тишины Тон-Тоныч — такой большой, взрослый дядя, от кого ничего подобного и ожидать-то было нельзя, — вдруг, вытаращив от удивления глаза, свистнул, как двенадцатилетний мальчишка: «Фью-ить!» — свистнул Тон-Тоныч, и все рассмеялись, и он рассмеялся вместе со всеми.

— Ну и ну! Так ты и птицей была? И берендейкой? — стал он расспрашивать Наташу. — И теперь опять идешь? А если ты запутаешься и сделаешь что-нибудь не то? Ведь ты тогда скандал учинишь на все Берендеево царство. Да и мне, дирижеру, невесело придется!

— Не учинит, не учинит! — вступилась вдруг за Наташу подружка. — Я за ней слежу, она все делает правильно!

— Ишь вы, храбрые какие, — покачал головой Тон-Тоныч и махнул рукой. — Ну, да ладно! Отправляйтесь-ка, девочки, в Заречную слободку, вам пора.

А в Заречной слободке Берендеевке уже давно весна: на деревьях молодые листья, свежая зелень покрыла землю. Неяркое северное солнце, перед тем как на ночь скрыться за горкой, освещает косым оранжевым светом высокие терема, отражается в слюдяных окнах, и глубокие тени играют в резных наличниках, взбираются вверх вдоль витых столбов, поддерживающих перильца.

Нарядны терема в Берендеевой слободке. У одного только Бобыля изба бедная, с покосившимся крыльцом, сбоку от которого врыта в землю простая нетесаная лавка. Но то хорошо, что изба стоит на самом краю слободки, а при таком беззаботном, веселом хозяине здесь самое место играть да хороводы водить.

Поблизости, у слободской околицы встречают вечером пастухов, чьи рожки слышны еще издалека.

Вот и сейчас, когда Наташа с подружками подходила к избе Бобыля, в вечерней тишине раздавались пастушьи наигрыши. Наташа сразу же узнала эти напевы: сегодня утром дед Семен, сидя вместе с ней на пеньке, играл их на свирельке.

И Наташе показалось, что вот-вот из лесу выйдет старик пастух в своем брезентовом дождевичке и с кнутом через плечо. Но вышел из лесу не старик, а совсем юный пастушок. Это его рожок то протяжно, то переливчато звучал в вечернем воздухе, и была нескончаемая грусть в этом долгом напеве. Как и все берендеи, Наташа слушала и смотрела на пастушка. Русоволосый, ясноглазый, в голубой, подпоясанной шнурочком широкой рубахе, был он очень пригож, этот пастушок, и не засмотреться на него никак нельзя. Только когда рожок его окончил выпевать свои тихие звуки, стали расходиться берендеи. А Бобыль пригласил пастушка отдохнуть у избы.