Расскажу…

Позже, как выяснилось, в красном чемодане все самое ценное сохранилось. И ничего особенного я не потеряла. А в том чемодане у меня были повседневные вещи, белье и подарки. Жаль, конечно, но я потом, что называется, забыла. Сейчас даже и не вспоминаю.

Я села в самолет, взяла свой джин с тоником. Мало джина, много тоника. Это то, чего не было в Москве. Но меня часто приглашали на приемы в американское посольство, в английское посольство, тогда это было очень модно. И там, как правило, баловалась тем, что всегда вначале давали джин с тоником со льдом и с лимоном. Вот выпью, и у меня ощущение праздника и радости. Сейчас другое время и сейчас все можно иметь у себя дома, если захочешь. Но невозможно повторить жизнь. И все твои воспоминания, все твои ощущения, все, что запоминают глаза, твоя душа, – это все остается в тебе и, рассказывая, как бы заново все это переживаешь. Я очень рада, что у меня есть эта возможность – разговаривать с вами и рассказывать.

Камень от шамана сохранился, лежал он у меня в чемоданчике с косметикой. Я привезла его, надела на следующий день и пошла в театр. Прихожу – и сразу читаю приказ за подписью Ефремова и Ушакова: «За нарушение дисциплины уволить актрису Ирину Мирошниченко».

Я как увидела это слово – «уволить», мне стало очень страшно и очень горько. Иду к Ефремову, сидит он за столом и, как у него всегда бывает, когда он крайне недоволен, смотрит на меня с таким трагическим видом, как будто я предала родину. Опустив голову, говорит мне: «Я ничем не могу помочь. Приказ уже висит. Ничего изменить нельзя. Надо было думать. Но ты же у нас звезда». – «Но я же ничего не сорвала». – «Ты не явилась на репетицию!» Я говорю: «Олег Николаевич, я не знала, что будет репетиция». – «Не надо было улетать!»

Я чувствовала, разговор не получается. Уговорить его невозможно. Дальше он любимым жестом поворачивает руку и смотрит на часы. «Времени нет». – «Я понимаю, что у вас нет времени. Извините, ухожу».

И ушла. Слезы из глаз. Сидит замечательная его секретарь, Ирина Григорьевна Егорова, которая меня очень любила. Она была секретарем еще при Ливанове и Кедрове. И она мне совершенно другим тоном, уже на «вы», говорит: «Не надо было идти наперекор, вы же знаете, какой у него характер».

Я рыдала дня три. Что делать – не знала. Идти не к кому. И тут у меня какое-то мероприятие, которое было давно запланировано. Я должна была где-то выступить. Приезжаю туда читать монологи свои, что-то рассказывать о театре, и вдруг вижу – в первом ряду сидит Демичев! Министр культуры, который меня очень уважал и, как я уже рассказывала, был на премьере моего спектакля «Татуированная роза».

Я выступила, все рассказала, стою за кулисами. Как только все кончилось, и Демичев встал, я – к нему и говорю: «Петр Нилович!» Сразу слезы из глаз. Он: «Что случилось? Что случилось?» – «Помогите мне. Я вас очень прошу, помогите мне! Это такое чудо, что вы сегодня пришли на этот концерт, что я смогла вас увидеть, потому что на прием к вам я никогда бы не пошла. Меня увольняют из театра». – «То есть как увольняют? За что?»

И я ему рассказала, что поехала от Госкино СССР на Неделю советского фильма. Я же не поехала куда-то отдыхать-гулять. Я поехала представлять страну. Я была на премьере, я была на закрытии. Посол меня благодарил. Я уверена, если я к ним обращусь, они напишут благодарность за мой приезд. И представитель Госкино может написать письмо в театр (что потом и было сделано). Почему же за это меня увольнять? Ведь это же в конце концов общая культура нашей страны.

«Так, успокойся, ну, наверное, Олег перегнул, он не прав. Это уж слишком – увольнять, это слишком. Ну не надо так уж, не переживай. Я что-нибудь придумаю. Иди». Я ушла, и мне вдруг сразу стало как-то легко.

Наутро я, конечно, звоню своим друзьям из Госкино, все рассказываю. Там у меня была совершенно потрясающая подруга Танечка Корчак. О ней особый рассказ потом. Она обожала кино, абсолютный энтузиаст кинодеятельности. Совэкспортфильм был мощной организацией. Постоянно в разных городах и странах мира проводились кинонедели. Это была огромная работа, и ей занимались энтузиасты своего дела, потому что дело это было очень важным. Мы представляли нашу страну и наше кино миру, который в то время вообще ничего о нас не знал, так как в Союзе был практически «железный занавес», а мы были весточками, посланцами культуры в разные страны мира.

Танечка мне говорит: «Конечно, мы напишем письмо. Что это такое?» Пошли письма в театр и, наверное, были звонки из министерства. Вызывают меня на партбюро А тогда секретарем парторганизации была великая актриса, великая женщина Ангелина Иосифовна Степанова, с которой мы были коллегами, друзьями. Когда я играла, она была моим учителем, и иначе как Ариша меня не называла.