Рассказы

Ему было двадцать два года. Он никогда не думал о том, чтобы жениться. Да и кто пойдет за него? А самым близким соседом был молчаливый старый Уйт.

Пиетри еще растеряннее улыбнулся и схватил ее за вторую горячую, толстую ногу. И вышло так, что он повалил ее (а может быть, и сама она упала) на пустые картофельные мешки.

Картофель с капустой клокотали, бурлили и пенились в большом котле, прилипая друг к другу.

Когда Сальми Уйт уходила, она сказала, что на днях перенесет свою кровать в маленький амбарчик у сада и будет спать там все лето; там не жарко...

Она ушла, и Пиетри вышел вслед за ней в темноту весеннего вечера.

Была очень хорошая погода!

Землю всю кругом давно развезло грязью, а веселый прохладный дождь все лил в эту грязь, делая ее еще жиже и еще глубже. И ветер, сумасшедший ветер, помогал ему хлестать крупными каплями на все четыре стороны. Он просто бесился от какой-то радости, этот ветер, и то забивал грудь прохладным, плотным воздухом, то хлестал мокрыми клочьями по разгоряченному лицу. Все кругом выло, трещало и звенело от этой буйной веселой пляски ветра и дождя. Из большого сада слышалось шуршание деревьев, что-то лукаво шептавших друг другу. А вдали сплошным веселым гулом заливался лес, укрывшийся во мрак. Никогда раньше Пиетри не видал такой славной погоды!

Целый месяц после этого Пиетри жил в каком-то тумане, не различая дня и ночи. Дверь маленького амбарчика у большого сада старого Уйта открывалась для него каждую ночь, и жизнь походила на сплошную бурную пляску пьяного ветра и пьяного дождя.

А потом случилось то, что, конечно, должно было случиться и чего так боялся Пиетри.

Это случилось в такой день, когда погода была совсем скверная, небо было чистое и вместо веселого ветра стояла такая унылая тишина, что хотелось бросить все и завалиться спать на мягкие кочки.

Назойливое солнце грело так, словно хотело заглянуть в самую душу земли. Даже в том лесу, где работал Пиетри, яркие лучи пролезли в самую гущу молчаливых деревьев, заставляя блестеть и трепетать часть ветвей, в то время как остальные еще глубже уходили в темнозеленый мрак. Да зачем-то еще драли свои глотки разные птицы там, наверху. Откуда-то пахло муравьями, медом и смолой. Где-то вверху гудели пчелы. Это от них пахло медом. Наверно, дикий улей в дупле. Но запах меда был очень слаб. Его легко вытесняли запахи прелого моха и ранних, водянистых грибов.

Лес полон запахов. Все они переплетаются вместе. Каждый ствол, в который Пиетри вонзал топор, имел свой запах; каждый куст ольхи и вереска, вырванный им с корнем, имел свой отчетливый запах. Все расчищенное им место, все кучки сучьев и дров, наваленные им за день, переплетались самыми причудливыми запахами.

Пиетри так увлекся своей работой, что забыл про окружающее, и только когда позади него совсем близко раздались шаги, он оглянулся.

— А я хотела подойти незаметно и напугать тебя, — засмеялась Сальми Уйт, кидая на землю две ременные уздечки.

Топор Пиетри глубоко воткнулся в ствол дерева и долго сиротливо торчал так.

Лесная зелень звенела от птичьего стона, и весенние запахи плотно сплетались в самые причудливые узоры.

Вот в этот день и случилось то, чего так боялся Пиетри. Он никак не хотел, чтобы она это видела. Пусть бы это случилось с ним десять раз в день, только бы не при ней.

Они уже попрощались и Сальми уже уходила, когда он почувствовал приближение этого. Он хотел скорей уйти или просто бежать, но, как и всегда в таких случаях, не успел сделать ничего.

Безжалостная холодная рука скользнула вдоль спины вверх, проникла в череп, стиснула мозги тупой болью и метнула его куда-то в черное и страшное. Пиетри никогда не помнил, что происходило с ним после этого стремительного полета в бездонный мрак.

Сальми Уйт увидела. Она уже отошла шагов на десять, когда ей показалось, что Пиетри окликнул ее. Она оглянулась и увидела, что он как-то странно взмахивает руками, словно стараясь удержать равновесие, и при этом бормочет что-то невнятное.

— Ты чего? — спросила она и шагнула к нему. Он не ответил ей, весело приплясывая и кивая головой.

— Ну что? — спросила она и шагнула еще ближе.

Его глаза, тусклые, как лужи, смотрели куда-то мимо нее, а большой рот, бормоча несвязное, испускал слюну на жиденькие светлые волосы подбородка.

Она осторожно попятилась назад.

Потом руки его согнулись в локтях, пальцы скрючились, и он, не сгибаясь, упал вперед лицом и забился на земле, икая, захлебываясь пеной и вырывая с корнями мох, черничник и все, что попадалось под скрюченные пальцы.

Она еще немного отодвинулась назад.

Она слыхала, что в такие моменты нужно держаться подальше от его рук. Эти руки очень робко и нежно обнимали ее, но люди рассказывали о них страшное. Говорили, что в прошлом году на ярмарке в Демидовке он упал у кучи бревен, и один добрый белорус хотел оттащить его от бревен, чтобы он не разбил себе голову. Но Пиетри сломал доброму белорусу руку и отбросил его ногой на целую сажень и все-таки разбил голову о бревна.