Рассказы

Но и я не хотел бы жить и работать тогда с русскими. Среди них, может быть, много хороших, и умных, и веселых людей, но лучше кушать и работать отдельно. Насчет этого у нас были одинаковые мысли с Яном Уйтом.

Мы с ним крепко держались каждый за свою землю и делали ее все лучше с каждым годом. Мы продавали осенью то, что нужно продавать, и опять пускали деньги в свое хозяйство.

Мы думали, что мы живем на середине земли и делаем жизнь на земле.

Но жизнь делали совсем не мы. Это мы узнали тогда, когда по нашим полям и садам прошла настоящая злая жизнь и подмела все, что ей попалось на пути...

Это были очень плохие годы, и мы с Уйтом не любили их вспоминать.

По нашей земле была проложена дорога, и мы были очень злые тогда, потому что она разделила землю Уйта пополам, а у меня прошла по самым хорошим лугам.

Люди, которые делали эту дорогу, не спрашивали нас, можно ли ее делать или нет. У них были крепко стиснуты зубы, и они очень спешили. Они провезли по этой дороге пушки и пулеметы и пропустили кавалерию. Тогда только они сказали, что хотят ударить в тыл белым, или полякам, или обоим вместе — не помню.

Трое из них ночевали у меня. Один был совсем молодой, как мальчик. У него глаза смотрели в разные стороны, и трудно было понять, которым глазом он смотрит на тебя и что он еще видит этими глазами. Он сказал мне:

— Отец, у тебя полный сад ульев, угости нас медом.

Я сказал ему:

— Нет у меня меда, сынок.

Он сказал:

— Неправда. Этого не может быть! Куда же ты деваешь свой мед? У тебя должны быть целые бочки меда.

Я сказал ему:

— Добрый человек, мы два года не видали сахара. Каждый год в начале весны я должен прикармливать почти все ульи сахарной сытой. А где я возьму сахарную сыту? Я кормил их остатками меда. А в эту зиму у меня не было ничего. Осенью я взял от сильных лишние соты и положил слабым и закутал все колоды соломой на зиму. Выживут — хорошо, а не выживут — весной увижу. Но месяц тому назад на наши хутора пришли военные люди. Кто они такие были — не знаю. Может быть, те, которым вы хотите ударить в тыл? Они говорили на чужом языке. Двое из них полдня искали у меня в саду меду — такие дураки! Они не нашли ничего. Они изрубили топорами и сожгли половину ульев. Но они не нашли ничего, кроме пустых желтых сот и личинок. Они пришли в избу злые и искусанные. А ведь месяц тому назад еще на многих местах лежал снег, и были сильные заморозки. Пчелы вылетали из расколотых колод и мерзли. Их можно было подметать метлой — так много лежало их вокруг каждой колоды. Я до самой ночи сидел в саду и плакал... Если ты хочешь, я дам тебе дымарь, и сетку, и даже топор. Иди и ты, ищи мед; там почти половина ульев не тронута. Я не выпускал еще пчел в эту весну. Иди, ищи. Я не буду тебе мешать.

И он сказал:

— Нет, отец. Я не грабитель. Мы для того и пришли сюда, чтобы твои колоды больше никто не тронул. Береги их и наполняй медом. Это не только твои колоды: это наши общие колоды. И я через три года приду к тебе кушать мед. Хорошо?

Я сказал:

— Хорошо.

Я тогда усмехнулся: «Общие колоды». Какой хитрый! Когда это они заработали мои колоды?

А наутро они ушли. И взяли моего Эдуарда, взяли Эльмара Уйта, Талдрика, Аллера и много других эстонских и русских ребят.

Назад пришли ребята через два года. И пришли не все. Мой Эдуард тоже не пришел.

Он боролся там за то, чтобы никто больше не тронул моих пчел, и остался там...

Пускай бы лучше пережгли всех моих пчел, и весь мой сад, и меня вместе с ним, только бы он вернулся!

Ну ладно. Все это прошло. Жизнь опять пошла вперед. Уйт строил новый дом. Его сын, Эльмар, пришел раз ко мне и улыбнулся моей Нанни. И она улыбнулась ему. Что ж! Это не плохо, когда молодые люди улыбаются друг другу. Лучше улыбаться, чем плакать.

Но через месяц Нанни ушла в дом Уйта и стала жить с его сыном. Она ничего не хотела брать от меня, но разве я не отец ей? Я дал ей самую хорошую корову и перевез к ней все, что приходилось на ее долю.

Потом я сказал своей старухе:

— Ну вот, старуха, и вся наша жизнь. Мы с тобой работали до самой старости как черти. Для чего мы работали? Наверное, для того, чтобы нам под старость было спокойнее жить. Ну вот, нам теперь можно очень спокойно жить. И Эдуард наш погиб за то, чтобы нам было спокойнее жить...

И она заплакала тогда, моя старуха. Она не хотела, чтобы нам было так спокойно жить.

Ну ладно. Скоро мы узнали, что даже такой спокойной жизни нам не дадут. К нам стали приходить люди и говорить, что мы все должны работать вместе. Наша земля должна быть общая с русской деревней и крупный скот тоже и мы должны работать вместе и получать осенью свою долю из всего, что вырастет в колхозе.

Я много смеялся тогда. Но мне не было смешно. Ну что я мог заработать со своей старухой! Я мог только посеять хлеба и картошки столько, чтобы нам двоим хватило прожить до новой осени. Больше я ничего не мог посеять. И мы со старухой померли бы с голоду, потому что мы бы ничего не получили осенью в этом колхозе.

Я смеялся тогда и никуда не пошел.