Рассказы

— Тогда поговорю на следующей. Эта публика, должен заметить, только и делает, что болеет.

— Протяни им палец, — ввернул Артур. — Всю руку отхватят.

Эти слова Майры в устах брата разозлили Маргарет.

— Что за чепуху ты городишь! — воскликнула она. — Даже последние месяцы не научили тебя уму-разуму. — Тут же сообразив, что ляпнула лишнее, она жарко покраснела и уже более мягко добавила: —Ты же их совсем не знаешь! У меня нет лучше друга, чем миссис Бауэрс.

Но Артур, чувствуя угрозу старым порядкам, закусил удила.

— Место, где я побывал, не прибавило мне почтения к вашим хваленым британским рабочим, — заявил он строптиво.

— В тюрьму, я так понимаю, попадают не лучшие из них, — сдержанно заметил Малькольм, а поскольку шурин собрался продолжать спор, добавил: — Не надо, Артур, давай оставим этот разговор — у нас с Маргарет свои убеждения, и менять их на старости лет поздновато.

На этом бунт Артура закончился. Он поправил узел галстука и сказал что-то вроде «готов уважать эти взгляды». Несколько минут все опять молчали, пока, наконец, Малькольм не спросил:

— Ты уже решил, куда поедешь от нас?

Артур пробормотал, что еще не думал об этом.

— Жаль, — сказал Малькольм. — А чего бы тебе не махнуть за границу?

— В колонии? — фыркнул Артур.

— Банальный выход, понимаю, и все же… Если понадобятся деньги, можешь рассчитывать на меня.

Артур повременил с ответом.

— Вы что, хотите, чтобы я от вас ушел? — осведомился он.

— Да, Артур. Так будет лучше, — вступила Маргарет, полная решимости не прятаться за чужую спину. — Все равно у нас ничего не выйдет, мы будем только в тягость друг другу.

— Сейчас я всем в тягость. — В голосе Артура слышалась тоска.

Малькольм хотел было подбодрить его словами: «вздор все это, старина», но Маргарет снова взялась за брата.

— Нет, дорогой! Артур, видимо, прав, — ее голос зазвучал театрально, с надрывом. — Когда во время бомбежек ты сидел в Лондоне, в министерстве, а Руперт летал над Германией, я понимала, что вас обоих могут убить, и тогда я даже сама себе стала бы в тягость. И я приняла меры. Всегда держала наготове кое-какое средство, чтобы быстро покончить с жизнью. И помни, Артур, если с тобой что-нибудь случится, я все пойму и не стану осуждать.

Малькольм в замешательстве отвернулся. Когда Маргарет разыгрывала мелодрамы, его брак начинал казаться ему мезальянсом.

Артур сидел и размышлял: ни колонии, ни самоубийство его не устраивали.

— Ладно, — буркнул он наконец, — я что-то устал, пойду лучше на боковую. Утро вечера мудренее.

Маргарет встала и погладила его по голове.

— Чего уж там, — сказал он, — «до свадьбы заживет», как говорила наша нянька.

Эта откровенная попытка разжалобить ее вызвала у Маргарет отвращение.

— Виски и сифон ты найдешь у себя в комнате, — бросила она холодно.

— Да, да, глотни-ка на ночь, — крикнул Малькольм в прямую по-военному спину удалявшегося шурина. Через минуту он вздохнул: — Слава богу, с этим покончено! Бедный Артур. Надеюсь, ему еще улыбнется счастье.

— Нет, Малькольм, — с силой сказала Маргарет. — Все это, конечно, тягостно, но надо смотреть правде в глаза. Артур никогда не будет счастлив, он весь прогнил, он — труп. А мы — живые, и если мы хотим жить, лучше держаться подальше от заразы.

Малькольм с восхищением посмотрел на жену: не убегать от правды, встречать жизнь лицом к лицу — так, конечно, и надо. Он немного поразмышлял над ее словами… да, Артур, несомненно, прогнил, погиб и для общества, и для себя, а они с Маргарет воплощают все живое, все прогрессивное, как в личном плане, так и в общественном. Но, несмотря на всю ее здравую логику, он не чувствовал удовлетворения. Весь вечер ему было как-то не по себе.

Перевод М. Зинде

Мамочкино чувство юмора

Дональд проснулся в шесть часов и сразу услышал такие знакомые отголоски суетливой деятельности — торопливые шажки туда-сюда, как будто мыши снуют за стеной, указания кухарке негромким, но внятным шепотком. Так и есть, его родительница уже на ногах и хлопочет по дому в стремлении окружить его после дороги сугубой заботливостью. За слишком долгие годы совместной жизни он научился безошибочно толковать каждый звук, производимый ею, и теперь по девической живости ее движений быстро угадал, что она не только гордится, как всегда, тем, что рано встает, но и рада его возвращению. Нарочитая предупредительность, чтобы ему не к чему было придраться, попытки заручиться впрок его расположением, выслужиться перед ним, дабы малейшее его притязание на независимость выглядело как черная неблагодарность. Редкий великомученик сумел бы идти на казнь столь отважно, как его мать шествовала на плаху, собственноручно возведенную для себя.

Отчего в этих домашних звуках так настойчиво слышится укор? Как будто любое из этих дел нельзя было спокойно начать часом позже, тем более что, стараясь не шуметь, работаешь хуже, а сил тратишь больше и, конечно же, все эти жертвы — ради него.