Рассказы

Несколько дней спустя Эренграф сидел за столом, читая стихи Уильяма Эрнста Хэнли[4], который твердо заявлял, что человек должен быть хозяином своей судьбы. Зазвонил телефон. Эренграф отложил томик стихов, отрыл среди бумаг телефонный аппарат, снял трубку.

— Эренграф.

Несколько секунд он слушал, односложно ответил, положил трубку на рычаг. Широко улыбаясь, направился к двери, не забыв остановиться перед зеркалом и полюбоваться собой.

Не заехать ли ему домой, подумал Эренграф, чтобы поменять темно-синий галстук на галстук Кейдмонского общества, который он надевал по торжественным случаям. Но взглянул на часы и решил не транжирить время.

Потом, вспоминая этот момент, Эренграф задавался вопросом, а нет ли у него дара предвидения.

— Потрясающе, — Эвелин Трооп улыбнулась адвокату. — Естественно, я предполагала, что миссис Кеппнер лжет. В конце концов, я знала наверняка, что ее показания не соответствовали действительности. Но я была уверена в том, что она искренне заблуждалась.

— Никому не хочется думать о людях плохо, — покивал Эренграф.

— Вы, несомненно, правы. Кроме того, я ей полностью доверяла.

— Как и мистер Байерстадт.

— В этом и заключалась его ошибка, не так ли? — Эвелин Трооп вздохнула. — Дора Кеппнер прожила у него столько лет. Кто бы мог подумать, что она в него влюблена. Хотя, как я понимаю, когда-то у них была интимная связь.

— Оставленная ею записка позволяет сделать такой вывод.

— И, если я не ошибаюсь, он намеревался избавиться от нее… уволить.

— Содержание записки свидетельствует о значительном душевном расстройстве. Есть и другие записи, в тетрадке, что нашли в спальне миссис Кеппнер. Если исходить из них, миссис Кеппнер то ли спала со своим работодателем, то ли все это происходило лишь в ее возбужденном сознании. В последние недели ее отношение к мистеру Байерстадту изменилось. Или он действительно решил уволить ее, или опять же идея эта — плод больного воображения. И мы знаем, к чему это привело.

— Она его застрелила, — Эвелин Трооп нахмурилась. — Должно быть, она уже была в соседней комнате, когда он пришел туда, чтобы наполнить наши бокалы. Револьвер он положил в карман, а может, еще держал в руке. Пока он наполнял бокалы, она схватила револьвер, застрелила Говарда и ретировалась из комнаты до того, как я в нее вошла, — серые глаза нашли лицо Эренграфа. — Она не оставила отпечатков пальцев на револьвере.

— Вероятно, она была в перчатках. Как и в тот момент, когда покончила с собой. Экспертиза показала наличие пороховой копоти на правой перчатке.

— Не могла ли копоть попасть на перчатку, когда миссис Кеппнер покончила с собой?

— Маловероятно, — ответил Эренграф. — Видите ли, она не застрелилась. Приняла яд.

— Как это ужасно. Надеюсь, она умерла быстро.

— Мгновенно.

Последовала долгая пауза. Эренграф чувствовал, что его очаровательную собеседницу что-то тяготит.

— После самоубийства миссис Кеппнер меня, естественно, освободили, — первой заговорила Эвелин Трооп. — Все обвинения с меня сняли. Помощник окружного прокурора мне все объяснил.

— Какая забота.

— Радости в его голосе я не услышала. По-моему, он так и не поверил в мою невиновность.

— Люди верят лишь в то, во что хотят верить, — философски заметил Эренграф. — Обвинение всегда рушится, лишившись главного свидетеля, а если этот свидетель признается, что преступление совершено им, после чего кончает с собой, то кому какое дело до личного мнения окружного прокурора? Главное в том, что вы свободны. С вас сняты все обвинения?

— Да.

Их взгляды встретились.

— Есть проблемы, мисс Трооп?

— Есть, мистер Эренграф.

— Милая моя, вы только…

— Речь идет о вашем вознаграждении.

Сердце Эренграфа упало. Эти клиенты все одинаковые. Они согласны на все, когда над ними занесен меч правосудия. Стоит же отвести угрозу…

Однако, мисс Трооп тут же прояснила ситуацию.

— Я говорила вам о том, как распорядился своим состоянием Говард. Картины — Леоне, несколько тысяч долларов — благотворительным организациям, небольшое ежемесячное пособие — мисс Кеппнер, полагаю, теперь она этих денег не получит?

— Будьте уверены.

— А остальное, после уплаты долгов и налогов, должно было отойти ко мне.

— Вы так говорили.

— Я намеревалась заплатить вам из того, что получила бы, мистер Эренграф. Я и сейчас готова отдать вам все. Этого хватит на пару гамбургеров и молочный коктейль.

— Я вас не понимаю.

— Эти чертовы картины. Как выяснилось, еще при покупке они обошлись ему в кругленькую сумму, а с годами резко поднялись в цене. Не знала я и о том, что Говард заложил всю свою недвижимость. В последние месяцы его преследовали неудачи с инвестициями. Он второй раз заложил дом и продал акции и ценные бумаги. На его банковском счету есть кое-какие деньги, но они все уйдут на оплату имущественного налога за эти картины, оцененные в несколько миллионов долларов. А потом картины уплывут к этой сучке Леоне.

— Налоги должны платить вы?