Рассказы

— Наоборот, они всеми силами старались замолчать эту историю. И им удалось это. В литовских газетах было напечатано официальное правительственное сообщение, что «Литуаника» в условиях резко ухудшившейся видимости потеряла ориентировку, потом высоту и разбилась. И так бы считали все до сих пор, если бы только не было на свете дотошных людей. Уже после войны, через тринадцать лет, разбирая фашистские архивы, попавшие в руки Красной Армии, военные историки нашли кое-какие документы. И оказалось, что рабочий лагерь «Берлинхен» на самом деле был никакой не рабочий, а концентрационный. И начальник охраны этого лагеря 17 июля 1933 года в отчете своему командованию написал следующее:

«Сегодня мною во втором охранном подразделении были проведены ночные учебные стрельбы из тяжелых пулеметов, максимально приближенные к боевой обстановке. В качестве мишени был использован неизвестный самолет, не ответивший на наш радиозапрос. По окончании стрельб я со своим заместителем посетил место падения самолета. Мы установили, что это была одномоторная двухместная машина типа моноплан, американского образца. Полагаю, что мои действия оправданы тем, что двухкилометровая полоса вокруг лагеря, а равно и воздушное пространство над ним считаются запретной зоной.

Следует отметить, что зенитчики вверенного мне подразделения показали отличную боевую подготовку и уверенное владение техникой...»

Вот какую историю рассказал мне Орька в тот вечер. Мы долго сидели молча, глядя на марку в кляссере. С марки на нас смотрели Дарюс и Гиренас. Лица у них были спокойные и немного усталые, будто они только что закончили рейс и вышли из самолета. Но между ними чернел крест из двух наложенных друг на друга пропеллеров, а ниже креста художник нарисовал два надломленных орлиных крыла.

— Ты говорил, что их шесть штук в серии. А что нарисовано на других пяти? — спросил я.

Орька достал из шкафа каталог и разыскал нужную страницу.

— Вот, посмотри.

На первой марке серии были изображены карты североамериканского и европейского побережий, а между ними, над волнами Атлантики, — летящая «Литуаника». Вторую марку я уже знал. А на третьей была нарисована высокая фигура ангела смерти в длинном черном хитоне, широко распростершего крылья над обломками сгоревшего самолета.

— Остальные три с такими же рисунками, только другого цвета. Эти марки очень трудно достать, потому что их мало выпущено, — сказал Орька.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил я.

— Мне рассказал Алексей Николаевич Гуковский. Заведующий музеем. Помнишь? Мы у него были однажды.

Да, Гуковского я помнил. Он знал тысячи разных историй о марках и мог их рассказывать без конца, и слушать его можно было тоже без конца.

— Понимаешь, когда Блин назвал их фашистами... я просто не мог... что-то во мне сорвалось, и... и я сам не знаю, как все получилось...

— Он ничего не знал про марку. Если бы знал, не сказал бы.

— Все равно... у него эта дурная привычка — к месту и не к месту ляпать это словечко... Я этого терпеть не могу.

— Просто он дурак. А парень все-таки хороший.

Мы долго думали, как сделать, чтобы не вызвали Юркиных родителей. Наконец Орька сказал:

— Выходит, все-таки я виноват. Если бы Юрка знал... В общем — завтра я иду к завучу и расскажу про все. Про марки, про «Литуанику» и про то, как я стукнул Юрку... Только вот... Юрка меня все равно где-нибудь поймает и так отколотит...

— Не отколотит, — сказал я. — Надо и ему тоже рассказать про «Литуанику». И тогда он не отколотит.

— Знаешь, как сделаем? — обрадовался Орька. — Вот будет здорово! Я буду завтра рассказывать завучу, а ты расскажешь Блину. А потом, когда ты расскажешь, я подойду к нему и мы помиримся. Идет?

— Идет! — сказал я.

На другой день в школу мы шли вдвоем, и настроение у нас было отличное. Мы уже подходили к школьной ограде, как вдруг кто-то разом хлопнул нас по плечам. Мы обернулись. Перед нами стоял Блин.

— Ну-ка, иди сюда на пару слов! — сказал он Орьке, а на меня даже не обратил внимания.

Они прошли вперед. Я отстал от них на три шага и прислушался

— Ты на меня не злись, — сказал Блин. — Я против тебя ничего не имею. Ну? Дай пять!

И я увидел, как он протянул Орьке руку.

— Просто я ничего не знал про «Литуанику», — сказал Блин.

Орька обалдело посмотрел на него и сказал:

— А теперь знаешь?

— Знаю.

— Откуда?