Рассказы

— Помнишь, когда меня завуч увела в учительскую? «Из-за чего у вас драка?» — спрашивает. Я молчу. А сам думаю: что же это за марка такая, из-за которой ты так рассвирепел? «Так вы ничего не скажете, Блинов?» — «Ничего», — говорю. Тогда она садится за стол и пишет записку. «Вот, — говорит, — передайте вашему отцу. Постарайтесь, чтобы он зашел ко мне сегодня же. Идите к нему на работу сейчас». Что делать? Я пошел. Конечно, не удержался, заглянул в записку. А там написано: «Уважаемый Павел Васильевич! Помните, Вы обещали школе грузовик на два рейса для перевозки парт? Мне не удалось дозвониться к Вам на работу, поэтому посылаю Юрия. Хочется, чтобы Вы зашли в школу до трех, чтобы мы сумели договориться насчет дня перевозки». Ну, я прилетел к отцу, сунул ему записку и опять в город. Дай, думаю, забегу в музей к Гуковскому, спрошу у него про марку. Я ему растолковал, как она выглядит, и он сразу догадался. «А, говорит, — это „Литуаника“! Очень грустная марка». И рассказал мне про нее все. И тогда я понял, за что ты меня стукнул. Вот. Так что ты не злись, ладно?

— Ладно, — пробормотал Орька, ожидавший совсем другого. — И ты на меня тоже не злись.

Юрка сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул небольшой прозрачный конвертик.

— На, возьми, — протянул он конвертик Орьке. — Это тебе.

Тут я не выдержал и подошел к ним.

Орька держал в руке целлофановый пакетик, сквозь который просвечивал высокий ангел смерти, широко распростерший черные крылья над обломками самолета.

— Мне? — едва слышно пробормотал вконец растерявшийся Орька — Это мне? Зачем? — И вдруг, присмотревшись, вскрикнул: — Юрка! Блин! Где ты ее достал? Где?!

— Гуковский дал. «Это, — говорит, — очень похвально, что вы интересуетесь марками. И уж коли мы заговорили о „Литуанике“, я вам подарю кое-что. Есть тут у меня несколько дубликатов...» Достал из альбома эту марку и дал. А я марки-то не собираю...