Рассказы

Бобров завопил и проснулся. Глотнул холодного спрайта, задернул занавески. В следующей «серии» он и Копытин (еще молодой), каждый при рюкзаке и с геологическим молотком, бродили вокруг Затоки, собирая образцы минералов, а на привалах варили в котелке перловую кашу, гадкую на вкус. Перловка была расфасована в пакетики с рекламой: «Собери тысячу вкладышей от каши «Перл» и получи билет на чемпионат мира по футболу». Этот эпизод сгенерировала ложная ностальгия по тем временам, когда в Москве было больше москвичей, чем приезжих, воров и спекулянтов в законе не величали «господами», а баночное пиво продавалось только в «Березке». Но и во сне двадцать первый век не позволил забыть о себе, вспоров идиллию пошлым слоганом. Бобров отлично знал, что государственные границы безмятежного водевильного «совка» никогда не простирались вне промасленных идеологией книг и кинофильмов, но иногда искренне тосковал по этой вымышленной стране. «Я же ничего не смыслю в твоих минералах!», - сказал он молодому Копытину. «А это не страшно, - отвечал тот. – Главное нам с тобой не напасть на клад. Вот это будет плохо». «Почему плохо?». «Потому что нам не поздоровится. Его караулят, знаешь ли». Копытин уставился на него быстро пустеющим взглядом: этой ночью он умер. Не лакомиться ему больше яствами в трапезной, не водить по монастырю туристов…

- Да что за дерьмо? – подскочил Бобров. Когда он вновь заснул, апофеозом кошмара стало возвращение на платформу Затоки. От бортов поезда веяло горячим железом, рабочие искали под колесами погибшего или хотя бы какие-то признаки того, что он был, но Боброва внезапно осенило: они его там не найдут, потому что он здесь, среди пассажиров! Он обернулся и узрел Идущего позади себя, и это была Галька, дочь старосты. Оторванную голову она крепила на шее шарфом, замотанным крест-накрест. «Что, плохА тебе такая, а? – вопрошала она простуженным, не женским голосом. – Никому я нонича не мила, батя с мамкой и те собаками травили, на крыльцо не допустили. Не дочь ты нам, говорят, и изо рта у тебя мертвечиной несет. Что не нравится да?! Что не нравится да?!». Она визжала и рывками разматывала шарф…

Надсадив криком связки, Бобров сидел, слушая, как отщелкивает реле. «Блин, надо ехать в Москву, найти долбанную брошюру про иные власти и нажраться с Ромкой водки».

С этим резюме он уснул уже почти спокойно, и разбудил его сноп света, ударивший из темноты в лобовое стекло – утренний рейс номер один. Сон как рукой сняло. «Надо отсюда сваливать, пока об меня не начали спотыкаться». Бобров пересел за руль и освободил конечную, вывернув по дороге налево. Затем он тормознул подле просеки, где кое-как умылся, выпил кофе и подкрепился ананасами. Это его взбодрило, и он предал себя анафеме за малодушие. Во-первых, надо быть клиническим идиотом, чтобы ночевать чуть не поперек шоссе, даже при работающей аварийке. Во-вторых: что это за чушь – возвращаться в Москву? Искать брошюру? Если ее украли, хоть обыщись.

Ну и самое главное: об этой поездке он мечтал три года. И что? Сдулся на четвертые сутки, неудобно поспав на сидушках? Слабак.

Премировав себя еще несколькими обидными эпитетами, Бобров поехал дальше.

Справа виднелись мачты контактной сети: «железянка» пасла его в открытую, поигрывая разделочными тесаками колесных пар. Куда бы он ни свернул, Белорусское направление подстерегало его повсюду.

Но ведь это же бред сумасшедшего.

Сама по себе железная дорога на каверзы не способна. Она - интерпретатор, визуализирующий информацию о некой персоне. Персона никогда ни откуда не выходила и идет она (он? Оно?) в никуда. Нет ни старта, ни финиша, но в определенные моменты прогулка возобновляется на минуту, на две, пока…

«Как юнит в компьютерной игре. Уничтоженный геймплеем, он возрождается из рендомайзера, чтобы опять возникнуть на мониторе. Текстуры игровой карты на ТОМ компьютере соприкасаются с территорией НАШЕГО мира, реагируют на нее. Они друг на друга наслаиваются. И когда игрок нажимает на клавишу «удалить», в нашем мире проходит поезд».

…Дорога привела его в Затоку, поднадоевшую за вчерашний день. Но сегодня он смотрел на нее новым, не обремененным проблемами взглядом, и она была симпатичнее суматошного Измайловска – придатка схемы путевого развития, или закоснелого Дороховска. Интеллигентный городок, держащий своих маргиналов на привязи. Сюда не добралась волосатая рука «эффективного» госуправления и ничего не испортила. Бобров поставил «буханку» на прикол, оплатил в сбере штраф и совершил рейд по ярмарке, купив жене фарфоровую шкатулку, а Ромке – «настоящую кирасирскую флягу для сивухи». Вдалеке мелькнул знакомый динамовский джемпер, и у Боброва полегчало на душе: слава Богу, Копытин жив и здоров. Виктор убрал сувениры в машину и отправился в лекторий, предоставлявший услуги доступа к интернету.