Рассказы, эссе, философские этюды

И тем не менее меня давило предчувствие какой то неясной, но значительной опасности. Я уже писал, что в тяжёлой тюрьме невозможно выжить без интуиции и что оная уже появилась у меня и я уже полагался на неё в важных случаях. Но случай случаю рознь. Одно дело когда разум говорит тебе, что есть опасность, а интуиция подсказывает, что её нет. В этом случае, если ты послушаешься голоса интуиции, то можешь, конечно, жестоко поплатиться. Зато нет никакого сомнения, что внутренний голос - это голос интуиции (надёжный или нет – это уже другое дело), а не что другое. А вот если рациональный анализ говорит, что нет особой опасности, а внутренний голос нагоняет на тебя тоску и мрачные предчувствия, то нет никакой уверенности, что это интуиция, а не просто страх. И достаточно один раз послушать такую интуицию и уклониться и это ощущение будет возникать у тебя каждый раз, когда есть хоть какая-то опасность и с каждым разом всё сильнее. Это я отлично понимал и этого боялся больше, чем самой опасности. Наконец, мне и отступать то было некуда, т.к. если бы не дал отпора, то меня просто заклевали бы,  либо мне пришлось бы драться в ещё более суровых условиях.

На сей раз я выбрал местом операции раздаточное окошко в столовой. Я приходил к началу раздачи и становился в стороне, ожидая моего врага, и когда он занимал очередь, я занимал сразу за ним и держался вплотную к нему, так чтобы в случае, если он сделает шаг назад, он непременно наступил бы мне на ногу или толкнул меня. Стоящие в очереди иногда вынуждены  делать такие отступления, когда вперёд влазят те, кому очередь заняли. Но пуганная  дичь, как известно, осторрожней и Шакал всячески избегал столкновение со мной. Тогда я ещё раз изменил тактику и, придя в столовую одним из первых, не дожидаясь Шакала получил свою порцию и расположился недалеко от входной двери. Покончив с первым и вторым я сидел изредко отхлёбывая компот и дожидаясь Шакала. Он пришёл одним из последних, получил свою еду, но, когда закончил есть, увидел, что я ещё сижу, и справедливо рассудил, что я жду его. Он попытался пересидеть меня, но столовая быстро пустела и он понял, что рискует остаться в ней со мной один на один. Тогда он пошёл на прорыв. Я двинулся ему на наперерез, но он резко увеличив скорость, бегом обогнул меня и почти уже выскочил наружу. Всё же в дверях я настиг его и, отбросив всякую дипломатичность, просто дал ему хорошего пинка, от которого он слетел с крылечка и растянулся во дворе. Я быстро вернулся на своё место и ещё минут 5 сидел, якобы допивая компот. Зачем я так сделал, я не знаю, но, думаю, подсознательно мной руководила забота, чтоб тюремщики не могли связать вылет Шакала со мной. В столовой ещё оставалось пара человек – достаточно, чтобы я мог сыграть будто я здесь не при чём. Но если бы я хоть чуть-чуть подумал, я б не стал так делать. Наказание от тюремщеков за пинок, было мелочью по сравнению с другими неприятностями и опасностями, которые могли меня ожидать. И одна из них ждала меня, когда я вышел, наконец, из столовой.

Шакал стоял посреди двора, ожидая моего появления и как только увидел меня как и прошлый раз сунул руку за пояс. Но оказалось, что он совал её вовсе не в карман-пистон за лезвием бритвы, а глубоко внутрь брюк за ножом. Только на этот раз он, наверное, уже подготовился, распустил ремень, может расстегнул верхнюю пуговицу брюк, и не успел я сделать и двух шагов в его сторону, как он уже извлёк оттуда нож.

Позже я узнал, что Шакал был не совсем такой шакал, как мне это при моей неопытности казалось. Он был одним из самых заядлых и опасных бойцов-кинжальщиков в тюрьме. Он и сидел за убийство ножом и в тюрьме успел уже продырявить нескольких, причём одного в присутствии тюремщиков в их же коморке. И он был едва не единственный на всю тюрьму, кто ходил постоянно при ноже. Быть постоянно при ноже в рамльской тюрьме было совсем не просто, если учесть, что нас минимум два раза в день, индивидуально каждого досматривали на сей предмет при выходе на работу и возвращении с нее. Досматривали и с помощью ощупывания и с помощью детектора металла. Для того чтобы проносить нож через эти досмотры, он в чехле из бумаги с графитным покрытием, отражающей лучи детектора, приклеивался липкой лентой к промежности зэка. Туда при обычном досмотре, связанном с выходом на работу и возвращением с неё,  охранники не совали руки, а детектор экранировался и бумагой и соответствующими частями тела. Но ходить целый день с ножом приклеенным к промежности, сидеть, работать, было настоль неудобно, что никто так не делал. Нож брался только на конкретное дело. И только Шакал таскал его на себе целый день и каждый день. И все в тюрьме, по крайней мере в нашем отделении, это знали. Нужно было быть такой белой вороной, как я, чтоб этого не знать.