Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

   -- Что же, к студентам, так к студентам. Песенки-то они воспевают, да и еще кой-чем занимаются... да-с... известно об этом, известно-с...

VII

   Об ужине решено было известить гостей пушечным выстрелом. Медная пушка, странной формы, с раструбом, стояла заряженная, наготове. Около нее, весь в поту суетился кучер Антон. Ему подали сигнал к выстрелу

   -- Ну, братцы!-- закричал он, вытаскивая из костра раскаленный прут: -- Конченное дело! Шабаш!..

   Публика с криком брызнула в разные стороны и с замиранием сердца, щуря глаза, стала ждать выстрела. Порох вспыхнул, раздался выстрел. Звук его, жидкий и слабый, не оправдал общих ожиданий, все разочарованно смотрели на белый дымок, расползавшийся в воздухе над обрывом. Вдруг с неожиданной силой выстрел отгрянул в горах, и вся окрестность всполошилась от грома перекрестной пальбы. Казалось, сотни бомб летели с невероятной силой, ударялись в горы, отскакивали, разрывались на части и снова летели. Отголоски уходили все дальше, замирали, делались едва слышными, сливаясь в странную гармонию, замолкали и снова неожиданно откликались уже откуда-то из страшной дали, пока не замолкли совсем. Ошеломленная публика молчала, все еще ожидая чего-то.

   -- Фу-ты! -- воскликнул Ожегов.-- Чудеса в решете!.. Вот оказия-то!..

   Публика стала шумно выражать свой восторг. Архипу приказали снова зарядить пушку, но в суете потерялся порох, и его никак не могли найти. На выстрел со всех сторон начали стекаться проголодавшиеся гости.

   Когда прогремел пушечный выстрел, Светлицын и Катя одни сидели на краю обрыва.

   -- Все так, Екатерина Павловна,-- говорил Светлицын, и слова его звучали для Кати, как музыка: -- это ясно, как день... Но к чему все-таки этот суровый аскетизм? Зачем жертвы? Зачем это оскопление души? Неужели, кроме долга, нет никаких других радостей? И почему эти радости запретны? Зачем добровольное отречение от самого себя?.. Этого я не понимаю. Все люди имеют право на жизнь, полную и всестороннюю. Имеем его и мы. Посмотрите, как хорошо кругом, как хороша природа, как хороша наша молодость!.. Неужели все это не говорит вам ни о чем, кроме мести и печали?..

   -- Во-первых,-- отвечала Катя,-- бывают времена, когда всесторонняя жизнь немыслима, а радости жизни почти преступны. Во-вторых, печаль, негодование, ненависть, борьба -- разве это не жизнь?.. Они способны также захватить всего человека.

   -- Положим... но я только против такой исключительности...

   -- Исключительность определяется моментом, в который мы живем.

   -- И это, может быть, верно... Мы мудры, как змий, мудрость ваша подавляет меня... В самом деле, перед вами я точно школьник. Положим, надо еще доказать, что именно таков настоящий момент, а доказать это нельзя. И все-таки я хотел бы оправдаться. Пусть я раб лукавый и ленивый, но ведь не все же таланты зарыты в землю, все впереди, и ничего не потеряно. Вы находите, что у меня знаний мало,-- приобрету! Курса не окончил -- окончу! Не сделал ничего в известном направлении -- сделаю!.. Я не согласен с вами, будто я исключительно занимался зарыванием талантов... Я разбрасывался,-- это правда, но, кажется, и это на пользу. Я не отвращал лица своего от жизни, и это дало мне опытность, которая еще пригодится.

   -- Нет, Иван Петрович,-- мягко возразила Катя: -- не отрицайте, что вы ничего не сделали и ничему не научились. Вы даже не познакомились с народом, а это непростительно. Что же касается опытности, то что она вам дала?.. Я не знаю, о какой опытности вы говорите. Я знаю только, что вы опустились, выучились пить и убивать время... Вы даже книги разучились читать.

   -- Ах, боже мой! Но ведь не в книгах же заключена вся премудрость!.. Ну хорошо, пусть так... пусть все, что было, одни ошибки, промахи, глупость, дурость... оно и верно. Но ведь не пропащий же я, в самом деле, человек!..

   -- Кто говорит об этом!..

   -- Ах, Екатерина Павловна! -- вдруг страстно заговорил он, приподнимаясь.-- Все еще впереди, вся жизнь! И как это хорошо!.. Если б знали вы, как я люблю ваши суровые глаза и власть их над собою!.. Хотите, я сброшусь вниз, туда... скажите только слово!.. Ей-богу!.. С наслаждением, с восторгом!..

   -- К чему же это? -- улыбаясь, с загоревшимися глазами спросила Катя.

   -- Так... не знаю... чтоб доказать свою преданность и любовь... Но вам это непонятно: вы холодны, как льдинка, и рассудительны, как сама старость.

   -- Этого я, действительно, не понимаю.

   -- То-то и есть. 8ы не понимаете, что за один миг, за один порыв можно отдать душу и богу и черту. Вот чего вы не понимаете.

   -- Нет, может быть, и понимаю... но лучше этого не понимать! -- тихо заметила Катя и тотчас же переменила разговор.

   -- Дайте слово, что вы к осени будете в Петербурге,-- сказала она.-- Вам необходимо пожить там, необходимо.

   -- А вы не верите мне?

   -- Нет, верю, верю... но все-таки.

   -- Весьма охотно. Обещаю и клянусь. Клянусь я первым днем творенья и так далее.

   -- Спасибо! -- сказала Катя и поднялась.

   -- Куда же вы? -- спросил Светлицын.

   -- Пора. Пушка прогремела, все спешат к ужину.

   Светлицын неохотно встал и пошел с ней рядом.

   Коперник целый век трудился,--