Рассказы из книги "Маргинальные истории"

... червь разрубленный надвое становится четырьмя / еще один удар и эти четыре

умножаются / и все эти существа созданы моей рукой? / поэтому во мрак моего

сознания возвращается солнце / и надежда наполняет мои руки: / если даже

червячок не сдается удару лопаты / разве ты слабее чем червь?

Абрам Суцкевер пережил тот расстрел. Раненый он упал в яму вместе со своими

мертвыми товарищами, его зарыли и оттуда он продолжил сопротивляться.

Сопротивлялся его рассудок и он был сильнее страха и боли. Сопротивлялся его

ум и он был сильнее ярости. Сопротивлялась его любовь к жизни, и в ней он

нашел необходимую энергию, чтобы выйти из смерти, подпольно жить в гетто и

организовать колонну бойцов, которые под комендованием поэта, начали

вооруженное сопротивление в странах Балтики.

Пережившие холокауст не смогут забыть послания надежды, которые несмотря на

весь окружавший кошмар, Суцкевер рассылал им по гетто Центральной Европы и

даже до самих лагерей смерти. Особенно помнят они одно из них, удивительный

гимн сопротивления, который назывался «Тайный Город». В нем Суцкевер

описывает жизнь десяти человек – еврейский кворум, чтобы вместе молиться, -

которые выжили в полном мраке канализации. У них не было пищи, но один из

них берется за соблюдение кошерной нормы. Они были полураздеты, но другой

берется за проведение одежды в порядок. Одна беременная берется за

организацию игр и воспитания детей. У них нет врача, но один из них дает советы

и утешения. Слепой берется за охрану, ибо мир мрака – его мир. Равин, едва

одетый в священный пергамент берет на себя обязанности сапожника. Молодой

парень становится лидером группы и организует месть. Учитель ведет дневник-

хронику, чтобы сохранить память и поэт берется за то, чтобы его товарищи

помнили, что в мире существует красота.

В 1943 году поэту исполняется тридцать лет и он становится одним из главных

лидеров антинацистского сопротивления. Его известность пересекает границы, и

после нескольких неудавшихся попыток, советский военный самолет пересекает

линию фронта и приземляется во вражеском тылу, чтобы перевезти его в Москву.

Там его ждут Илья Эренбург и Борис Пастернак. Перед еврейским

антифашистским комитетом, он рассказывает о восстаниях в гетто Варшавы и

Вильны и просит трех вещей, которые, может быть, спасут множество жизней –

решения, оружия и солидарности.

Интеллектуалы приглашают его остаться в СССР, поэты восхищены его поэзией,

ему даже предлагают Сталинскую премию, но Абрам Суцкевер отказывается от

всего и решает, что его место – в сопротивлении.

Когда закончилась война, Суцкевер стал одним из ключевых свидетелей на

Нюренбергском суде над нацисткими главарями и потом, избегая всяческого

излишнего протагонизма, в 1947 году, на борту корабля именуемого «Родина» он

прибыл в Палестину – где каждый камень это мой дед – накануне рождения

Государства Израиль.

Я никогда не встречался с еврейским поэтом Абрамом Суцкевером, но он научил

меня тому, что мы, мечтатели, должны превратиться в солдат. Я знаю, что

скоро ему исполнится восемьдесят восемь лет, и наверняка он возмутится, если

кто-то напомнит ему о его почтенном возрасте, потому что старики умирают в

расцвете юности / и деды это только переодетые дети.

Я никогда не встречался с ним, но его стихи и его пример всегда со мной и

необходимы мне, как хлеб и вино.

ПАПА ХЕМИНГУЭЙ,

ПОСЕЩАЕМЫЙ АНГЕЛОМ

Хоселито Моралес черен, как ночь, и сейчас он наверняка прогуливается по

улицам Гаваны со своим потрепанным картонным портфелем, полным авокадо.

Он и авокадо представляют собой странную смесь зеленого с черным,

выделяющуюся на фоне вечно изменчивых красок Карибов.

- Вы знаете, что все благородные боксеры попадают на небо? – спросил он меня

однажды вечером, когда мы сидели на набережной.

- На какое небо? – спросил я его в ответ.

- Не на небо церковников, а на другое, где всегда множество красивых девушек,

которые никогда не говорят нет, когда ты приглашаешь их танцевать. На этом

небе каждый может пить сколько угодно рома и бесплатно. Это – небо, на

котором Папа Хемингуэй принимает всех, кто при жизни был благороден.

Мне понравилась идея Хоселито и я уверовал в это небо.

Сегодня, когда приближается 35 годовщина смерти Эрнста Хемингуэя, его внучка

Маргот решила отправиться в путь, чтобы встретиться со своим дедом, и я хочу

верить что где бы это небо ни находилось, там будет праздник со множеством

рома и карибской музыки.

Папа Хемингуэй сопровождает меня с детских лет. Напротив пекарской доски, на

которой я пишу, висит его фотография, на которой он в толстом шерстяном

свитре и на его лице видны все отметины, выгравированные жизнью. Пишу

отметины, а не шрамы, потому что шрамы – это памятники боли, отметины

Хемингуэя, в отличие, говорят мне: видишь, товарищ, отсюда рождается

литература, из этих отметин, которые становятся дипломами всего пережитого.

Множество раз я шел по его стопам в Испании, Италии, на Кубе, и всегда находил