Рассказы капитана Мишина

Иванов поедет домой разводиться. Мероприятие не из приятных, но он уже принял решение – так надо. А вообще-то и вспомнить хорошего за семь лет было нечего. Его никогда по-настоящему не ждали дома: и когда он сидел на контрактах по четыре месяца, и когда работал по восемь, и когда вместо отпуска уходил в частную компанию – никогда. Надоели постоянные разборки и ссоры, капризы и хроническая, по её словам, нехватка денег. Хотя по сравнению с береговой его зарплата была даже очень и очень неплохая. Жалко было маленького сына, но он его же не бросает. Может, подрастет и поймет, хотя это вопрос. В свое время друзья отговаривали, но он их не послушал и все-таки женился, совершив самую большую ошибку в своей жизни. Она просто его не любила. Последний отъезд на судно и сопровождающие его сцены поставили все на свои места. А теперь решение принято и первым шагом к новой жизни была необходимая замена. Надо набраться сил и все преодолеть, готовиться начать все заново. Жалко потерянного времени, напрасных усилий, несбывшихся надежд и планов. На подходе к порту судов не было, рейд пустой. На Иванова нахлынули подробности, воспоминания.

На радаре отдельные отметки соединились в тонкие извилистые нити, затем превратились в отчетливые линии, набухли и разрослись, стали напоминать очертания берега, изображенного на карте. Иванов уточнил место – до ворот порта оставался час хода. Ему показалось, что судно, как опытная лошадь, почувствовавшая родной дом, побежало живее – зашли под прикрытие берега. Пора, решил Иванов и спокойным уверенным голосом начал вызывать лоцманскую станцию.

У старпома Иванова еще наступят светлые дни, и произойдет это гораздо раньше, чем он даже надеялся. А затем появятся и перспективы. Но до этого ему еще предстояло дожить и побороться. Впрочем, это уже другая история.

Знаток живописи

Новый член команды моторист Петр, еще относительно молодой, но уже малоинициативный мужчина, с первого дня появления на судне не проявлял никаких попыток подружиться с кем-либо, ходил букой постоянно один. Чуть позже причина такого поведения приобрела конкретные очертания. Дело в том, что Петруша считал себя знатоком живописи. Он с большим удовольствием и интересом включался во все разговоры, затрагивающие творческую составляющую любого действа. Если говорили о художниках, то Петр не мог не вставить: «Ах да, Айвазовский – молодец, как он писал картины, какие краски, какие тона, такое мастерство кисти» или «Да, Леонардо да Винчи, молодец, это ж надо – в то время, а как уже писал, правда, на одних Мадоннах помешался». «Да, Мане, молодец, своеобразная техника и какая! Правда, в конце исписался окончательно». В следующий раз его речь звучала несколько иначе: «Да, Леонардо да Винчи – молодец и какая техника, хотя, что говорить, в конце весь исписался» или «Да, Айвазовский, молодец, техника отличная, какие тона, но у него одни моря на уме, как будто не о чем было больше писать». Команда уж очень быстро начала к этим высказываниям относиться иронично, подозревая неладное.

Как-то Петр зашел в каюту к старшему механику – среднего возраста, всегда выдержанному и аккуратному Сергею Михайловичу. На переборке кабинета висела в хорошей деревянной рамке репродукция с изображением утомленного человека со странным взглядом и с забинтованной не то шеей, не то ухом. «А это кто такой?» – поинтересовался моторист. «Это Ван Гог», – спокойно ответил Сергей Михайлович. Петр уставился в портрет и долго рассматривал изображение: «Это ж надо как оброс проказник, да так, что я его и не узнал», – был ответ знатока искусства. На очередном разборе проведенных судовых учений стармех хватился опаздывающего моториста, а так как старшему помощнику капитана необходимо было уже начинать «разбор полетов», поинтересовался у присутствующих: «А где моторист?»

– «Какой моторист? – загалдели уже собравшиеся. – «Да какощ да этот «Ван Гог», – машинально вырвалось у стармеха. В ответ услышал громкий смех всей команды, так как всем стало понятно, о ком он спрашивает.

Вскоре моторист Петр подал на замену, он очень обиделся на весь экипаж, и особенно на старшего механика, и, наверное, на самого себя – не надо было рисоваться и изображать из себя знатока живописи.

Успели

Ледокол третьи сутки упорно вел караван в порт. Но до порта было еще далеко. Все члены экипажей судов каравана гадали: успеем или не успеем. Больше всех беспокоился экипаж ледокола. Дело в том, что до нового года оставались считанные часы и в случае выполнения задуманного экипаж ледокола получал реальную возможность встретить Новый год в кругу семьи, так как вел суда в свой порт приписки. Поэтому ледокол постоянно подгонял суда, устраивал серьезные нагоняи капитанам застрявших во льдах судов, быстро обкалывал и вновь возвращался в голову каравана. «Вперед, ребята, вперед! Не отставать, сохранять ордер, дистанцию держать два кабельтова».