Рассказы ночной стражи

— Что же? — спрашивает сёгун.

Я вижу чудо: безликий — кумир самураев.

— Что это обет безумца! Наиглупейший из всех обетов!

— Ха! Дурной варвар!

— Пустая башка!

— Ему неведомо, как теряют лица!

— Дарэмо Домо!

— Эй, Никто Никак! Просвети болвана!

Зрители насмехаются. О, насмешка понятна Рикарду-доно без перевода! Чем платят за презрение? Сталь из Тореду приходит в движение, ворон отправляется в полёт. Краткий миг лязга и скрежета. И вот клинки скрещены вновь, но это длится недолго. Лязг возвращается, усиливается, четыре полосы стали брызжут искрами.

Три полосы.

Меч Рикарду-доно выныривает из скрежещущего водоворота, летит в толпу. Кто-то ловит меч, торжествуя, поднимает над головой. Но никто не смотрит на удачливого самурая, не восхищается его ловкостью. Все взгляды прикованы к месту схватки.

Варвар лежит на спине. Мигеру наступил на его руку, вооружённую кинжалом. Остриё клинка безликого упирается варвару в ямочку между ключицами. Капюшон упал ниже, лицевая плоть моего слуги почти не видна.

— Donde pongo el ojo, — говорит Мигеру, — pongo la bala.[73]

Я не понимаю. Рикарду-доно понимает.

Глава шестая БОГИ НЕ ТЕРПЯТ ИЗМЕНЫ

1 «Все ли в восхищении?»

Закатное солнце валилось за горы, невысокие в наших краях. Казалось, что на хребтах полыхает пожар, изображённый живописцем. В огне корчились обугленные, точно вырезанные из чёрной бумаги силуэты кривых сосен. По всей деревне зажигали фонари, большие и малые, гирлянды и факелы. Стойки для последних слуги загодя расставили вдоль улицы. Столичные самураи громко обменивались впечатлениями с провинциалами, на время позабыв о разнице в положении, дарованной чинами, и надменности, присущей им от рождения.

Победа Мигеру была у всех на устах. Этот Рикарду, утверждал каждый второй из гостей, даже не понимает, в какой степени он опозорен! Наверняка, вмешивался в разговор каждый третий, он уверен, что всё дело в поражении. Проигравший жалок! Вот-вот, поддакивал каждый четвёртый. Видите? Он недоумевает, отчего мы так веселимся. Проиграть схватку, тем более если соперник сильнее тебя, а ты дрался честно — позор из мелких, терпимых. «В чём же дело?» — небось, думает бедняга.

Одно слово: варвар!

Больше всех доволен был сёгун.

— Вы видели? — восклицал он, не зная устали. — Вы всё видели?!

— Да, господин!

— Кому дозволено насмехаться над храбростью наших воинов?

— Никому, господин!

— Человек чести на его месте уже покончил бы с собой!

— Воистину!

— Варвар, знай своё место! Живи в унижении!

— Банзай!

Победа Мигеру над заморским выскочкой превращалась в триумф, поднимала престиж Чистой Земли до небывалых высот. По всему выходило, что титул «великого полководца, покорителя варваров» Ода Кацунага носит не зря. В порыве великодушия его светлость возвестил, что дозволяет моему слуге до конца праздника щеголять в одеждах, какие он носил во время поединка, и в лисьей маске.

— Ни один каонай доселе, — возвестил Кацунага, — не удостаивался такой чести!

К счастью, у Мигеру хватило ума исчезнуть с глаз долой. Ну да, сейчас знатные господа радуются победе над варваром. Но очень скоро они вспомнят, что безликий мерзавец посмел выдать себя за самурая и украл у них всю славу.

Обо мне сёгун тоже не забыл: прилюдно воздал хвалы за острый ум и находчивость — и пообещал награду. Первое, что мне захотелось после этого — найти убежище Мигеру и разделить его на двоих. «Милость этого парня переменчива, как погода в море…» Говоря простым языком, чем выше взлетишь, тем больнее падать.

Я уже ловил на себе косые взгляды.

— Мой дорогой зять, — сёгун всё не мог успокоиться. На этот раз жертвой его восторгов пал первый министр. — Не кажется ли вам, что праздник удался как никогда?

— Вы совершенно правы, — согласился Фудзивара. — Это лучший праздник за все годы.

— Все ли в восхищении?

— Вы не найдёте ни одного хмурого лица, ваша светлость!

— Хочу напомнить вам, дорогой зять, что нас ждёт ещё одно захватывающее зрелище! Разве оно не достойно богов?

— О да, мой господин! Боги ликуют.

— И это была ваша идея. Мы это ценим, поверьте. Отчего же вы не взяли с собой вашего прелестного сына? Раньше вы брали его в деревни, подобные Фукугахаме.

— Он заболел, ваша светлость.

— Надеюсь, ничего опасного?

— О, нет! Обычное недомогание. Знали бы вы, как он расстроился! У меня сердце кровью обливалось, когда я велел ему остаться дома.

— Бедное дитя! Лишиться такого развлечения…

Сёгуна окружила свита. Меня как бы между делом оттеснили подальше. Сказать по правде, я не имел ничего против.

— Решаете очередную загадку, Рэйден-сан?

Инспектор Куросава улыбался. Впрочем, он всегда улыбался.

— Склоняюсь перед вашей проницательностью, инспектор.

— Если я в силах чем-то помочь… Надеюсь, вы не захотите выведать у меня государственную тайну?

— Разве что семейную? Скажите, его светлость и господин Фудзивара — родственники? Я слышал, как сёгун назвал первого министра зятем.