Рассказы о Котовском

Закончив письмо, командующий $-й «Добровольческой армией» (третьей и последней — как острили в варшавских кафе) генерал Перемыкин вышел на крыльцо и глубоко задумался. Кубанцы, увидев генерала, оттащили свою жертву за ногу куда-то В глубь двора. Упитанные поповские куры сновали у коновязи между лошадиными копытами. Под ногами у коней, остывая, замерзал навоз, перемешанный с липкой черной грязью. Из поповской кухни потянуло удушливым запахом прелой квашеной капусты.

Генерал Перемыкин вздохнул еще раз Борису Савинкову он не написал о самом главном — белопетлюровской «армии», как таковой, уже не существовало. Армия развалилась, генералы передрались между собой. Накануне сечевики киевской дивизии отбили перемыкинский обоз со снарядами, а кубанцы ночью перехватили где-то в лесу петлюровский лазарет, изнасиловали сестер и добили раненых. Кавалерийская бригада есаула Яковлева — краса и гордость 3-й «Добровольческой армии» — рассыпалась по деревням, грабила, насиловала и жгла. Рекой текла еврейская кровь, мешаясь с кровью украинской бедноты.

Настороженным молчанием встретила деревня бело-желтых, когда после перемирия, наступившего между большевиками и белополяками, ринулись «освободители» пьяной ордой через демаркационную линию. Генерал Перемыкин, когда-то окончивший Николаевскую академию генерального штаба, знал, что согласно законам малой войны победу решает отношение к армии местного населения. Глядя на грязный поповский двор, генерал подумал, что эту — последнюю — кампанию он проиграл еще до первого боя.

Генерал вспомнил роскошный номер варшавской гостиницы, горничную в белой наколке, кофе с густыми сливками, пышные банкеты с участием западных военных атташе, прощальную речь самоуверенного Савинкова… Все было кончено. Впереди предстояла трагедия беспорядочного отступления, затем безотрадное существование в эмигрантском болоте.

Письмо генерала Перемыкина господину Савинкову не дошло по назначению. Письмо это получил Котовский.

Громадный кубанец с серьгой в ухе, который вез секретный пакет, запечатанный синим сургучом, в штаб атамана Булак-Балаховича, в двадцати километрах от села, где расположился генерал Перемыкин, встретился с разъездом Котовского. Перед тем как отправиться в далекий путь, кубанец нахлестался для храбрости самогонки.

Угрюмо плелась, помахивая хвостом, неубранная лошаденка. Взводный третьего эскадрона Ванька Кучерявый подъехал к ординарцу генерала Перемыкина вплотную и, тряхнув чубом, ударил его кулаком в висок. Казак вылетел из седла, как тюк с мукой он был мертвецки пьян.

Гонца обыскали, нашли на нем секретный пакет, нищенское еврейское золото, несколько пар часов, бриллиантовую сережку, вырванную вместе с мочкой уха. Возиться с пьяным было некогда, его расстреляли не допрашивая.

Ранним зимним вечером Котовский, сидя у раскрытого окна — командир бригады не переносил спертого, застоявшегося в избах воздуха, — читал письмо генерала Перемыкина господину Борису Савинкову. На западе небо очистилось от туч, громадное багровое солнце медленно тонуло в украинском полесье. Читая письмо, Котовский бормотал что-то себе под нос, улыбался и утвердительно кивал головой все обстояло так, как и должно было обстоять. Когда командир бригады дошел до того места письма, где Тютюник хвастался, что «пощипал котовцев», он громко расхохотался. Конечно, прав был генерал Перемыкин — соврал желто-блакигный выскочка, дело обстояло как раз наоборот.

Несколько дней тому назад первый полк, сотнями вырубая по пути улепетывавших во все стороны петлюровцев, на спине у противника ворвался в деревню Дубровку. В плен угодил весь штаб командира четвертой киевской дивизии полковника Тютюника, денежный ящик, его архив, секретная переписка, жена Тютюника и личное имущество незадачливого атамана. Первый полк остановился передохнуть, второй полк с батареей продолжал преследование. Оставив пушки с прикрытием в овраге, Криворучко развернул полк подковообразной лавой, стремясь охватить противника с флангов. В это время сзади, у батареи, раздалась ружейная и пулеметная стрельба. Предчувствуя беду, Криворучко на всем скаку повернул своего Копчика и понесся обратно.

Спешенные артиллеристы и конное прикрытие, эскадрон, схватились за винтовки — на батарею натолкнулись неизвестно откуда вынырнувшие конные гайдамаки. Их оказалось несколько сот человек. Они были в добротных синих жупанах; ветер развевал пестрые бархатные оселедцы на папахах.

Приказав батарейцам прекратить стрельбу, вложив шашку в ножны, Криворучко поскакал к противнику навстречу.

Он подъехал к неширокой канаве, обросшей по краям молодым ледком, и вежливо взял под козырек— по ту сторону выстроились гайдамаки.

— Сдавайся, большевистский холуй! — сказал веселый гайдамацкий полковник. — Узнаем тебя, господин товарищ вахмистр Криворучко. Сдавайся, пока голова на плечах!

Надвигался вечер, по оврагу полз молочный туман.