Рассказы о любви

Мысленно я перебирал эту историю, но все как-то не складывалось гладко. Любить хорошенькую девушку — об этом я давно уже мечтал. Ну вот есть одна, хорошенькая, к тому же блондинка, правда, несколько выше меня ростом, и хочет, чтобы я ее поцеловал и обнял. Это была крупная девушка, румяная и белолицая, прехорошенькая, на макушке подпрыгивал непослушный завиток, а ее взгляд был полон любви и ожидания. Но я никогда не думал о ней и никогда не был в нее влюблен, она никогда не снилась мне, и я никогда не шептал дрожащими губами ее имя в подушку. Я мог бы, если бы захотел, приласкать ее и сделать своей, но я никогда не смог бы испытывать к ней почтение, встать перед ней на колени и боготворить ее. Что могло из этого выйти? И как мне быть?

В мрачном настроении поднялся я на ноги. Ах, какое наступило для меня плохое время. Была бы на то воля Бога, мой год в мастерской закончился бы завтра и я мог бы уехать далеко отсюда, все начать заново и про все забыть.

Чтобы хоть что-то сделать и почувствовать, что все еще живу, я решил подняться на самую вершину горы, как бы это ни было трудно. Там наверху я буду стоять над городом и смотреть вдаль. Я штурмом взял откос, взбежал на высокую скалу, протиснулся между камнями и выбрался на верхнюю площадку, где негостеприимная гора растворилась в кустарнике и обломках скал. Потный, задыхаясь, я взобрался наверх и задышал свободнее, ощутив слабый ветерок на залитой солнцем круче. Шиповник клонил тонкие ветки к земле, его бледные отцветающие лепестки устало опадали, когда я задевал их, проходя мимо. Повсюду росла ежевика, покрытая маленькими зелеными ягодами, начинающими темнеть и приобретать на солнечной стороне первый, еще слабый металлический блеск. В полной тишине спокойно летали крапивницы, мелькая в теплом воздухе, словно цветные вспышки молнии; на голубоватых опушенных зонтиках тысячелистника сидели в бесчисленном количестве красные в черных пятнах божьи коровки, странное безмолвное собрание, и перебирали, как по команде, своими длинными хрупкими лапками. Небо давно уже очистилось от облаков, сияло сочной синевой, прорезанной резко очерченными черными верхушками елей близлежащих гор, покрытых лесами.

На самой верхней скале, где мы, еще школьниками, постоянно жгли осенью костры, я задержался и обернулся. И увидел в наполовину затененной долине поблескивающую реку и пенящиеся белой водой мельничные запруды, и затиснутый в узкой долине старинный наш городок с бурыми черепичными крышами, над которыми беззвучно вился прямо вверх синий полуденный дымок домашних очагов. Вон там стоит дом моего отца невдалеке от старого моста, а вот и наша мастерская — я разглядел красное мерцание небольшого огня в кузне, — а чуть вниз по реке прядильная фабрика, на плоской крыше которой росла трава, и за сверкающими чистотой стеклами трудилась наряду с другими девушками и Берта Фегтлин. Ах эта! Та, о которой я не хотел ничего знать.

Родной город, такой хорошо знакомый, доверчиво смотрел на меня снизу вверх всеми своими садами, игровыми площадками и уютными закутками, весело поблескивали на солнце золотые цифры часов на церковной башне, а вдоль канала на теневой стороне стояли дома и деревья, четко отражаясь в прохладной черной воде. Только я сам стал другим, и причина была во мне, что между мною и этой картиной повисла призрачная пелена отчуждения. На этом маленьком пространстве из стен, реки и леса моя жизнь утратила уверенность в себе, была собой недовольна, словно висела, прикрепленная к этим местам крепкими узами, но не чувствовала себя вросшей в эти места и надежно защищенной, а, наоборот, билась о стены волнами неясных желаний, рвалась на простор через тесные преграды. Пока я со странной грустью глядел вниз, все мои тайные надежды на новую жизнь всколыхнулись торжественно в моей душе, слова моего отца и слова высокочтимых поэтов слились воедино с моими собственными клятвенными обетами, и задача стать мужчиной и сознательно взять судьбу в свои руки представилась мне как крайне серьезное, но при этом увлекательное дело. И как только эта мысль пронзила меня, она разогнала, словно луч света, все сомнения, мучившие меня из-за истории с Бертой Фегтлин. Пусть она хороша собой, пусть я нравлюсь ей, но мне не подходит, чтобы девушка дарила мне готовое, не завоеванное мною счастье.