Рассказы о любви

В праздном настроении я с удовольствием переходил от одного цветка к другому, нюхал их благоухающие кисти или осторожно прикасался пальцем к чашечке цветка, чтобы заглянуть внутрь и рассмотреть таинственные, более бледные по своим краскам донышки и тихий порядок прожилок и пятнышек, волосатые тычинки и кристально четкие желобки. Одновременно я поглядывал на туманное утреннее небо, где царил удивительный хаос из тонких белесых полосок и мягких пушистых облачков. Мне казалось, сегодня опять непременно разразится гроза, и я строил планы, как отправлюсь во второй половине дня часа на два порыбачить. Я усердно переворачивал известняк в надежде найти дождевых червей, вынул несколько камней с краю дорожки, но оттуда тучами выползали серые мокрицы и испуганно прятались по сторонам.

Я задумался, что бы такое предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Год назад, в свои последние каникулы, я был еще совсем ребенком. Что бы я сделал тогда? Наверное, принялся бы стрелять по целям из лука, сделанного из орехового прутика, или запустил змея, или взрывал на полях мышиные норки порохом, но все эти развлечения остались в прошлом, покрылись плесенью, будто часть моей души устала от них и лишь откликалась на голоса, которые были ей когда-то милы и доставляли радость.

С удивлением и смущением оглядывал я знакомое поле моих ребяческих радостей. Маленький садик, увитая цветами беседка и влажный, лишенный солнца двор с его заросшей зеленым мхом брусчаткой — все это выглядело теперь как-то иначе, и даже цветы утратили отчасти неизбывное колдовство. Вовсе без всякого очарования, как-то даже скучно стояла в углу сада старая бочка с водой и со шлангами; раньше я, к большой досаде отца, по полдня лил воду, пристраивая под нее старые деревянные мельничные колеса, строил на дорожке плотину и прорывал каналы, устраивал в саду наводнения. Старая заброшенная бочка была моей любимой игрушкой, и когда я сейчас взглянул на нее, во мне что-то вздрогнуло, отдало эхом детства, но вызвало печаль в душе, а сама бочка уже не была ни родником, ни рекой, ни Ниагарой.

В задумчивости перелез я через забор, синий вьюнок мазнул меня по лицу, я оборвал его и сунул в рот. Наконец я принял решение совершить прогулку и посмотреть на город с высоты нашей горы. Прогулка тоже была сомнительной радостью, раньше мне никогда не могло бы прийти такое в голову. Мальчик не ходит на прогулки. Он отправляется в лес и становится там разбойником, рыцарем или индейцем, он идет к реке и сплавляет лес, либо рыбачит, или строит мельницу, бегает по лужайке и ловит бабочек или ящериц. Так что намерение совершить прогулку предстало в моих глазах достойным и немного скучным занятием взрослого человека, который не знает толком, чем заняться.

Мой синий вьюнок вскоре увял, я его выбросил и жевал теперь сорванную веточку бука, вкус ее был горький и пряный. У железнодорожной насыпи, отгороженной высокой решеткой, возле моих ног прошмыгнула зеленая ящерка, и тут мальчишеский задор снова проснулся во мне, и я не стал стоять на месте, а побежал, подкрался и выждал, пока теплое от солнца боязливое существо не оказалось в моих руках. Я посмотрел в его блестящие маленькие глаза, сверкавшие как благородные камни, и почувствовал отзвук знакомой радости от удачной охоты, ощутил сильное скользкое тельце ящерки и ее жесткие лапки, которые сопротивлялись моим пальцам, упирались в них, стараясь выбраться. На этом все мои радости закончились, и я не знал, что мне делать с плененной ящеркой. Это ничего мне не давало, былого счастья я не испытал. Я нагнулся к земле и раскрыл ладонь, ящерка удивленно помедлила, энергично раздувая бока, и мгновенно исчезла в траве. По блестящим на солнце рельсам мимо меня прошел поезд, я посмотрел ему вслед и в тот же момент почувствовал, что никакие радости меня здесь больше не ждут, и я искренне захотел уехать с этим поездом далеко-далеко.

Я огляделся, нет ли поблизости станционного смотрителя, и так как кругом не было ничего ни видно, ни слышно, быстро перемахнул через пути и вскарабкался с другой стороны на высокую рыжую песчаную скалу, в которой то тут, то там виднелись черные от пороха дыры, оставшиеся еще со времен строительства дороги. Путь наверх был мне знаком, я ухватился за живучие, но уже отцветшие ветки дрока, похожие на веники, красный известняк пах сухим солнечным теплом, горячий песок сыпался мне в рукава, и когда я взглянул выше себя, то с удивлением увидел, что над вертикальной стеной близко-близко висит теплое яркое небо. И вот я оказался уже наверху, смог опереться о каменистый край вершины, подтянуть колени, ухватиться за тонкие колючие стволы акаций и ощутить поднимающийся по склону вверх травяной покров.