Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

— Где ты видел, чтобы ремонт проходил по графику? Простоишь полгода, а сделают за неделю. Бич точно знает. Он встречает и провожает не первое ремонтное судно.

Электрик оказался прав. Мы действительно простояли полгода, хотя и отремонтировались за последние десять дней.

Настал час отхода. Согласно расписанию, я находился на кормовой палубе, готовый отдать швартовы и поднять трап. Бич вертелся рядом. Он подходил то к одному, то к другому, прислушивался, принюхивался и заметно нервничал. Наконец с мостика раздалась команда:

— Убрать трап!

Бич тотчас сбежал на берег. Мы звали его, манили, задерживая подъем трапа, а он сидел на берегу, невозмутимый, отчужденный, и, видимо, ждал уже другое судно, которое станет на продолжительный срок.

— Бич! Бич! — кричали мы. — Бич!

Но пес и ухом не повел.

Да-а… Он был судовым и в то же время убежденным береговым матросом.

Ну что ж, прощай, Бич! Жаль расставаться. Привык я к тебе, «сработались». Но чувства чувствами, а служба службой. Прощай, друг!

Мы еще несколько дней простояли на рейде, готовились к выходу в море, получали кое-что из снабжения, а в последний день я отпросился на берег. И занесло меня в одну развеселую компанию, откуда возвращался уже за полночь. На рейдовый катер я опоздал, а в портофлоте и переждать негде. Повертелся я на опустевшем причале, поплакался возле бесчувственного диспетчера и пошел куда глаза глядят. Идея родилась на ходу, и я решил заночевать у друга на морозильщике. Благо они стали в завод на наше место. С надеждой вроде и жизнь веселее. Иду вразвалочку и что-то мурлыкаю. Взбираюсь по трапу и уже приготовил пару слов для извинения за беспокойство, как вдруг передо мной вырос большой пес: «Гав, гав!..» — и пошел авралить: шерсть дыбом, клыки возле моего колена, и хоть я не робкого десятка, а отступить пришлось.

— Вот черт, разбазарился, чтоб тебе провалиться, — негодовал я. — Сейчас с каждого судна высунется вахтенный, и тысяча вопросов: «К кому? Зачем? Кто и откуда, да еще пьяный?» Тьфу, развели псарню.

Я отступил еще на шаг и узнал флотского.

— Бич! Дружок! — обрадованный, позвал я. — Ты что, не узнал? Хитрец, не пошел с нами… у других пристроился…

Пес умолк, прислушался, потянул носом.

— Ну вот, узнал, свои!

Я протянул руку, чтобы погладить друга, но он будто сбесился. Взлаял так, что на губах пена выступила.

— Эх ты, предатель, — буркнул я и заметил сонные глаза и приплюснутый нос за стеклом иллюминатора.

Лицо явно ухмылялось и торжествовало.

«Вахтенный матрос, — догадался я. — Конечно, без посторонних спокойнее».

Пришлось ретироваться и топать на морвокзал, проклиная себя, собаку и морду в иллюминаторе.

Прошло два года.

Был декабрь. Нас поставили в док и после осмотра корпуса снова толкнули к заводскому причалу. Я, как обычно, готовил кормовые концы, когда вдруг услышал:

— Вот он!

И точно, на причале сидел Бич, живой, здоровехонький, и приветствовал нас кончиком хвоста.

— Бич! Бич! — крикнул я. — Дружище!

Пес явно ждал нас и нетерпеливо перебирал лапами. Лишь только укрепили трап, он был тут как тут и, по обыкновению, старательно обнюхал каждого. Не избежал этой процедуры и я. Более того, он, подхалим несчастный, лизнул мою руку в знак особого ко мне расположения.

— Ну плут, ну двуличный, — журил я его, а сам был безмерно рад вернувшемуся другу.

И все началось, как и два года назад. В своей жизни я не встречал дисциплинированнее и неподкупнее «вахтенного». Ибо Бич, в отличие от иных, был всегда сыт и в деньгах не нуждался.

Мы честно отмолотили с ним зиму, а когда настало время покидать завод, я решил оставить собаку у себя на траулере.

Мне уже известна была его манера ускользать, и я принял необходимые меры. В первую очередь попросил капитана предупредить меня заранее об отходе. Естественно, объяснил причину.

Весь день мы прождали буксирный катер. Все было готово к отходу: и машина на «товсь», и команда в сборе. Лишь концы и трап связывали нас с берегом. Майское весеннее солнышко шариком закатывалось куда-то за горы, и на судах спускали государственные флаги. Буксира все не было.

— Сейчас подойдет. Сейчас подойдет, — отвечала диспетчерская, и мы убеждались, что самый длинный час — у портового флота.

Прошел ужин, за ним чай. Давно растворились в синеве красные прожилки заката, на судах горели осветительные огни. Пес сидел на своем штатном месте, на телогрейке у трапа, и, казалось, ни о чем не догадывался. Упитанные чайки дремотно покачивались на воде, как чучела, забытые на ночь. Но вот взвыла сирена катера, вспугнула птиц, и все пришло в движение: под напором буксира качнулось судно, засуетились люди, закрутилась лебедка. И хотя я был все время начеку, все-таки опоздал, прозевал Бича, он оказался проворнее. Еще не кончился сигнал сирены, а он пробежал по трапу. Что самое интересное, не махнул куда-то, как бывало, по своим делам, а сел на берегу и смотрел, вроде бы усмехаясь: «Ловите рыбку, а мне с вами не по пути. Мне и на берегу неплохо. Море не моя стихия».

— Бич! Бич! Иди ко мне! Бич!