Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

К концу второго месяца Пират колобком катался по двору и звонко лаял на все живое. Идет курица — гав! Сидит кошка — гав-гав! Хрюкает свинья за оградой, облает ее и доволен. Хвостик мотается туда-сюда…

Пирату нравится жизнь. Много ли ему надо? Ваня выносит ему косточку или конфетку, а взамен просит лапу. Песик дает, толстую, с мягкими кожаными подушечками. Подкрепившись, можно снова бегать по двору, таскать в зубах палку или грызть старый ботинок.

Но однажды спокойное, беззаботное детство Пирата оборвалось.

Дубняк вошел во двор хмельной и гневный.

— Дарья! — заорал он, прикрывая калитку и покачиваясь.

От такого начала, известно, ничего доброго не ожидай. Ваня это знал и быстро шмыгнул под койку. Там он часто пережидал бурю.

— Дарья! — гремел во дворе отец. — Дарья!

Но жены дома не было. Лишь Пират, услышав голос хозяина, выпрыгнул из будки и подбежал к ногам. Он приветливо повилял хвостом, лизнул сапог и сел рядом: «Здравствуй! Вот и я. Видишь, подрос, гав!»

— Да пшел ты!..

Дубняк пнул щенка. Пират заскулил, завертелся от боли и, волоча зад, потянулся к будке.

— Дарья! Черт ее носит… Где она?

Ваня еще долго слушал, как во дворе бушевал отец, а когда наступила тишина, он вышел.

Из сарая доносился подобревший хрипловатый голос:

— Машка, Машка… Ух ты какая, ух ты… Маш-маш-маш…

«Чешет свинью, успокоился. Только все равно лучше удрать из дома, пока не заметил. А щенка все равно убьет. Лучше отдам Светловым».

Ваня взял в руки щенка и вышел на улицу. Он долго петлял в переулках и остановился возле старого, ветхого дома.

Во дворе учительница развешивала белье. Ваня потоптался у калитки и громко спросил:

— Вера Павловна! А Вовка выйдет?

— Нет Вовки. Гуляет.

— А Витька где?

— Все убежали. На речке, наверно. С утра еще удочки готовили. А что это ты на руках собачку носишь?

— Это Пират.

— Ну-ка, ну-ка, что за Пират?

Она подошла поближе. В больших ее голубых глазах засияла добрая смешинка.

— Подарок, что ли, пацанам принес?

— Да не-е… Это мой, — ответил уклончиво.

Ему уже расхотелось оставлять Пирата. Да и отец спросить может.

Вера Павловна внимательно посмотрела в глаза Вани.

— Ну, — посуровела она. — Выкладывай, что случилось?

Ваня молчал, насупившись.

— Эх ты, секретчик! Дай-ка мне твоего песика!

Она протянула свои натруженные, изъеденные водой руки.

— Э-э, какой симпатичный… Куда ты с ним?

Ваня пожал плечами.

— Оставь его у нас. Ребятишки придут, будку сделают, не то в коридоре жить будет. Какой худущий… Ах ты бедолага.

Она опустила щенка на землю. Пират пытался устоять, но это ему не удалось. Болели лапы, и он сел.

— Пес-то твой голоден? Подожди, я принесу что-нибудь поесть.

С улицы послышались голоса, и во двор ввалилась ребячья ватага — Вовка, Витька и Санька. Ваня всегда завидовал братьям. Вовка большой, уже в шестом, а Витька и Санька младше. Много их, весело. Все за одного. Попробуй тронь!

Сейчас они стояли, вихрастые, жизнерадостные, и наперебой рассказывали про улов.

— Ма-а! Во сколько… Гольчики! — кричал Санька.

— А у меня больше! — перебил Витя.

— «Больше», «больше»… Ты моих червей забрал!

— Хватит вам! — прикрикнул на братьев Вовка и протянул матери ведерко с рыбой.

— Молодцы! Ну молодцы… — похвалила она сыновей. — Вот ухи наварим. Ты не уходи, Ваня. Поешь вместе ухи свеженькой.

— Не-е. Я не буду. Мне идти надо. Дома заругают.

— А Пирата нам принес? Или просто гуляешь? — спросил Витя.

— Гуляю, — промямлил Ваня и поднял щенка.

— Хорошая собака, овчарка. Если еще будут, попроси отца, пусть оставит. Нам бы такого… — Вовка погладил песика.

— Ладно! Только Аза не чистой породы.

Стемнело. В окнах зажигались огни. С поймы тянул сырой холодный ветерок. Ваня шел, съежившись от холода, прижимая к груди присмиревшего песика.

«Попадет мне, думал он. — Отец обязательно выпорет, если не спит».

От этих мыслей еще холоднее, неуютнее казалась пустынная улица. Лишь теплая шерсть собаки согревала озябшие руки.

Со стороны огорода Ваня перелез через забор и во дворе отпустил Пирата. Потом потянул скрипучую дверь и шагнул в кухню. У печи что-то готовила мать.

— Ш-ш, — приложила она палец к губам, — отец спит.

…Дубняк проснулся. Еще пели первые петухи, а он уже вышел во двор. Забот у него хватало. Всех накормить надо. Уборку сделать.

— Гадят бычки окаянные. Одного навозу накидаешься, — ворчал он, — а все до работы успеть. Дарья! Ваньку сбуди! Пусть бычков на пастьбу сгонит!

— Сама отведу. Спит ребенок. Когда и отдохнуть ему, если не в каникулы. Лето кончается, а он погулять не может. Запряг ты его.

— Только и знает, что гулять. Дрова вон не собраны. За жимолостью бы сходили. Первая-то она дороже. Тьфу! Кто это крыльцо обгадил? Э-э-э! Пропоносил весь двор… Пират! Пират! — позвал Дубняк. — Пират, твою… за ногу!

Щенок не вышел из будки. Затаилась и Аза. Она угадывала настроение хозяина.

— Пират!

— Да оставь ты его! — вмешалась Дарья. — Видишь, болен. Сам вчера и пришиб. Животом мается, зад волочит.

Дубняк наклонился, заглянул в будку, поймал за лапу щенка, вытянул.

Пират сидел, сгорбившись, и трясся мелкой беспрерывной дрожью. Над впалым животом четко выпирали ребра.