Рассказы о темных предметах, колдунах, ведьмах, обманах чувств, суевериях

Эймар, взяв в руку ореховый прут, несколько раз прошелся по кабинету, но прут остался неподвижным в его руке. Жан, по-видимому, смутился, а те из придворных, которые и прежде спорили против действительности таинственных знаний Эймара, с улыбкою ожидали торжественного оправдания их подозрений. Наконец колдун остановился перед самим принцем.

– Ну, что же, успел ли ты открыть следы вора? – спросил у него Конде ласковым голосом.

– Ваше высочество, в этой комнате не случилось вчера никакой покражи или что-нибудь унесено из нее в шутку и потому вовсе не украдено, – отвечал гренобльский колдун.

Принц обернулся к свите, с нетерпением ожидавшей развязки, и сказал:

– Господа, наш чародей совершенно прав: у меня отсюда ничего не пропало, я только хотел сделать испытание.

Придворные изумились. Одни из них молчал, другие рассыпались в похвалах таинственной способности Эймара.

После такого испытания должны были по-видимому исчезнуть все сомнения в действительности силы орехового прутика. Все говорило в пользу Эймара, а он все-таки был не что иное, как обманщик, хитро успевший пользоваться стеснением обстоятельств. Действительные испытания вполне доказали это.

Чтобы вполне убедить скептиков, принц решился приступить к новым испытаниям.

Он приказал вырыть в саду пять ям и потом, приказав рабочим отойти в сторону, положил в одну яму несколько золотых, а во вторую серебряных монет, закидав их собственноручно землею. Вслед за тем, как эти, так и пустые ямы были зарыты, принц предложил Эймару указать, в которой яме находились благородные металлы. Тут наш колдун смутился, и ореховый его прутик указывал золото там, где было серебро, и серебро там, где ничего не было, кроме песка и камней. Вследствие этого волшебный жезл и его владетель сделались очень подозрительными.

На другой день случилось вот какое происшествие.

У сестры принца Конде украден был серебряный подсвечник. Эймар был призван для отыскания покражи. Он явился со своим прутиком, обошел несколько улиц и наконец остановился перед дверью одного известного серебреника, утверждая, что украденная вещь находится у него в мастерской. Полиция сделала тотчас строжайший обыск, но не нашла ничего, могущего подтвердить такое обвинение. Вдобавок, мастер, оскорбленный несправедливым наветом, стал укорять Эймара в клевете, сплетенной для оправдания собственного шарлатанства и плутовства. Полиция и зрители, заинтересованные этим делом, приняли разные стороны, и дело дошло до драки, так что принуждены были привести из ближайшей караульни взвод солдат и разогнать освирепевших спорщиков.

Чтобы выпутаться из беды, Жан Эймар уверял, что серебренник успел расплавить украденный подсвечник.

На другой день рано утром мажордом принцессы получил через коммисионера деньги с безымянной запиской, в которой объяснялось, что вор раскаивается в своем поступке, но будучи в физической невозможности возвратить подсвечник в натуре, препровождает сумму, равняющуюся его ценности. К записке в самом деле было приложено 36 ливров; подсвечник же стоил действительно только 32 ливра.

Конде призвал к себе начальника парижской полиции и приказал ему непременно разыскать это дело. Но как ни билась полиция, она не могла добраться до истины; только многие обстоятельства указывали, будто бы сам Эймар прислал деньги и записку, в оправдание клеветы, взведенной им на серебреника.

Пока разыскивалось это дело, из бассейна в Шантильи были выкрадены ночью форели. Конде приказал Эймару отыскать похитителя. Эймар прибегнул к помощи своего жезла и указал на одного мальчика, находившегося в числе садовых работников. Строгий розыск показал однако ж, что этот мальчик нисколько не был виновен в краже форелей, а что истинный похититель был младший сын садовника.

Один из придворных принца распустил слух, что его обокрали, и нарочно выбил в своем кабинете раму. Эймар явился со своим ореховым прутом и после известных манипуляций объявил, что вор вышел и скрылся через выбитое окно. Затем он отправился отыскивать его на улице и, вероятно, обвинил бы кого-нибудь в краже, если бы расхохотавшийся придворный не признался в своей шутке.

Два дня спустя у квартирмейстера полка, содержавшего караулы в Шантильи, действительно украли из комода 800 ливров. Привели Эймара, и так как ореховый прут оставался неподвижен, то гренобльский колдун объявил, что покражи вовсе не было. Несчастный шарлатан воображал, что его снова мистифицируют, и опять попался впросак.