Рассказы о землепроходцах

Всем Якутском строили баржи, на которых Шпанберг должен был плыть по Лене, Алдану, Мае и Юдоме. С Юдомского Креста Шпанберг собирался посуху перебросить грузы в Охотск.

Шпанберг не сомневался в успехе.

Он вообще умел поставить себя.

Беринг только досадовал, что не смог сразу осадить земляка, но сейчас, считал он, поздно было менять что-либо в сложившихся отношениях.

Это было ошибкой, но кто мог предвидеть все последствия ее?

А Шпанберг чувствовал себя на равной ноге с командиром. Перед отъездом он не постеснялся предложить Берингу закупить в Якутске сто пудов хлеба, которые собирался переправить с казенным грузом в Охотск и там продать вдвое дороже.

«Это же вполне коммерция, господин капитан! — уговаривал он Беринга. — Разве не должно заботиться о семье?»

7 июня 1726 года Шпанберг загрузил тридцать судов и, взяв двести человек команды, отправился в далекий путь. Беринг и Чириков оставались пока в Якутске.

По вечерам возле избы Ивана Ивановича собирались старики казаки. Каждому старику было что вспомнить, о чем рассказать «государеву человеку». Попыхивая трубочкой, Беринг сидел и слушал их россказни о крае, о странствиях. Народ в Якутске был разный.

Здесь некто Козыревский, убивший незадолго до этого Владимира Атласова — первооткрывателя Камчатки, пытался продать Берингу «подлинную» карту северо-востока Азии.

На Беринга Козыревский произвел неприятное впечатление. Что-то скользкое было в облике этого человека, легко променявшего в скором времен казачий кафтан на монашескую рясу, чтобы скрыться от возмездия.

Приобрести карту Беринг отказался, и Козыревскй понес ее Чирикову.

В Охотск Беринг двинулся только осенью. Шел он с небольшим отрядом, налегке. Основные припасы и снаряжение в Охотск уже привез, должно быть, Шпанберг.

Извилистые тропинки то ныряли в лес, уже тронутый скоротечным пожаром осени, то тянулись сквозь болота, в которых вязли по брюхо крепкие якутские лошади.

Через месяц лошади начали шататься и падать. Они срывались с каменистых вершин, и предсмертное ржание их долгим эхом бродило среди увалов.

Но уже близок, близок был конец пути...

В конце октября путники услышали глухой рев, а еще несколько верст пути — и распахнулась даль. Беринг увидел громоздящиеся друг на друга, круто обрывающиеся в море утесы.

Охотский острог был мал. Старая часовня, несколько десяток изб да еще темнеющий на берегу остов заложенного корабля.

Безмерная тяжесть бесконечного пространства, оставшегося за спиной, навалилась на Беринга, когда узнал он, что о Шпанберге в Охотске ничего не слышали.

Стало тяжело дышать. Все здесь было невыносимо огромным: и небо, и океан, и земля... Среди этого гигантского пространства затерялся где-то и отряд Шпанберга.

Наступала зима. Жестокие ветры дули с открытого моря, заносили снегом избы острожка.

6 января прибыл наконец в Охотск Мартын Шпанберг. Вместо двухсот человек его сопровождало всего двое да еще отощавшая черная собака.

Беринг и не пытался скрыть своего гнева. Неудача Шпанберга грозила обернуться гибелью всей экспедиции. Однако Шпанберг повернул разговор так, что получалось, будто Беринг разгневан из-за тех своих ста пудов хлеба, которые погибли в пути, и, когда Беринг понял, что именно так лейтенант и расценивает его реакцию, он просто махнул рукой и отошел от лейтенанта.

«Материалов ничего не привезли... — тоскливо писал Беринг в тот вечер в рапорте Адмиралтейств-коллегии. — Понеже, идучи путем, оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платья и обувь кожаные, а материалы оставили все по дороге в 4 местах, понеже по оному пути вблизости жителей никаких не имеется».

Долго еще маленькими группками, а то и поодиночке подходили к Охотскому острогу обмороженные и изголодавшиеся матросы и плотники из отряда Шпанберга. Всю зиму пытался Беринг собрать разбросанную по тайге корабельную снасть, якоря, пушки. Всю зиму голодали в Охотске, пока в начале июля Чириков не доставил из Якутска новой партии провианта.

Он рассказал, что в Якутске бушует сейчас эпидемия кори, завезенная, как пишет в своих жалобах воевода Полуектов, экспедицией.

С прибытием отряда Чирикова начали оживать люди в остроге. Возобновились работы.

По вечерам у костров, разведенных на морском берегу, грустные и тягучие, снова зазвучали песни.

Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона моя незнакомая,
Что не сам я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез,
Не буйны ветры завеяли,
Не быстры реки залелеяли,
Занесла меня, доброго молодца,
Что неволюшка солдатская,
Грозна служба государева...

В один из таких вечеров Беринг увидел, как начали сгружать матросы во дворе его дома мешки с хлебом.

— Что это?! — гневно спросил Беринг у вошедшего в избу Шпанберга.