Рассказы о жизни. Книга первая

Я стремглав побежал в машинное. Долго меня мучили угрызения совести: бросил доверенные мне машины на произвол судьбы, могли произойти страшные вещи; мое воображение рисовало взорванные машины, разрушенную водокачку, погибшего от взрыва пана Сгожельских.

— Простите меня, пан Сгожельских, — говорил я. — Этого больше не повторится.

Но он и сам видел мои переживания.

— Смотри, чтобы это было в последний раз, — ответил он сурово. Но потом все же смягчился и уже совсем другим тоном объяснил мне, чем все это грозило заводу.

Вскоре меня перевели в электротехнический цех. Но и после этого я не забывал пана Сгожельских.

В электротехническом цехе все было для меня ново и интересно. Пришлось расспрашивать, читать книжки, до многого доходить своим умом. Работа здесь была еще более ответственной, чем у паровых насосов. Чуть оплошай — и электрический ток может убить наповал. Случись где-либо неполадки — останутся без света цехи, остановится весь завод.

Заметив мою любознательность, старшие старались помочь мне.

Основным моим занятием в электроцехе была слесарная работа, но я интересовался устройством динамомашин, электрических моторов и различных электроприборов, разновидностью электрокабелей, ремонтом электропроводки, изоляционными материалами, всякими новыми для меня терминами и понятиями, связанными с электричеством. Мне захотелось узнать побольше о жизни великих физиков и их открытиях в области электричества. Вскоре я уже знал кое-что о Фарадее, Ампере, Вольте, Оме, Эдисоне, Яблочкове, Ладыгине, Ленце, Якоби и других иностранных и русских ученых, внесших огромный вклад в науку об электричестве.

По просьбе монтеров я выполнял простейшие работы: сращивал провода, менял перегоревшие электролампы, ремонтировал электропатроны и выключатели, а иногда вместе с ними участвовал и в более сложном деле: помогал инженеру ремонтировать тот или иной электромотор. И хотя мне доверяли при этом лишь самое простое: относить или подносить части, зачищать контакты, стирать грязь и пыль, я был доволен и этим. Все это открывало передо мной целую область знаний, о которой я раньше не имел никакого представления.

Я готов был проводить в цехе дни и ночи — так было мне все здесь интересно. И не только здесь. Я уже не мог жить без книг, без друзей. Их радости и беды становились все более и более близкими мне.

Пестрота национального и возрастного состава рабочих, разница в квалификации мешали сплочению их в единую семью, крепко связанную классовыми узами.

Жили рабочие со своими семьями в бараках, в крестьянских хатах, в заводском поселке, который назывался колонией. Первая, старая колония была полностью заселена рабочими и служащими, а вторая только строилась и заселялась по мере ввода в строй отдельных домов.

Бараки располагались в стороне от колоний. Были они какие-то приземистые, серые, мрачные. Чернорабочие и временно работающие поденщики жили здесь большими артелями, теснились семья к семье, спали вповалку на нарах.

Никаких учреждений культуры: ни школ, ни клубов, ни тем более театров — не было, и не только в барачных поселениях, но и в колониях. Единственным местом притяжения людей была казенная винная лавка — монополька, находившаяся в селе Васильевка. В дни получек и особенно в праздники здесь устраивались дикие попойки. Пили чаще всего с горя, с беспросветной своей нужды, на которую тяжко было глядеть.

Заводские рабочие резко отличались по своему заработку и жилищным условиям от сезонных строительных рабочих, чаще всего вчерашних крестьян или отходников. Между ними нередко возникали стычки, которые во время попоек переходили в большие кулачные побоища. При этом попадало и случайным прохожим, просто подвернувшимся под горячую руку.

Вспоминается один смешной и в то же время дикий случай. Мы, группа молодых рабочих, шли из Васильевки в старую колонию. По дороге наткнулись на такую сцену. Наш старенький литейщик, малюсенький, сморщенный дядя Осип, полупьяный и с синяком под глазом, сидел верхом на животе огромного пьяного мужика-отходника, не то каменщика, не то печника из строительных рабочих. Не в силах уже действовать каким-либо иным образом, он наматывал на палку волосы из бороды своей жертвы и, откидываясь всем телом назад, вырывал их с корнем. Тот, не сопротивлялся, лишь тихо постанывал. Едва развели мы этих пьяных обессилевших драчунов.

Все эти дикие нравы порождались мрачной действительностью, тяжелой, беспросветной жизнью, поголовным бескультурьем трудового народа. Насаждая монопольки и крупно наживаясь на спаивании населения, царское правительство ничего не делало для просвещения рабочих и крестьян. Никто и думать не хотел о каких-либо культурных развлечениях для них.

Однако, как бы ни был изнурителен наш труд, как бы ни был ужасен быт, наиболее сознательные рабочие хотя и слабо, но тянулись все же к знаниям, интересовались происходившими событиями, стремились проводить воскресные и праздничные дни более разумно.