Библиотеки на заводе не было, не существовало и продажи книг. Чтобы хоть как-то восполнить этот пробел, я выписал и стал регулярно читать газету «Биржевые ведомости» и ежемесячный литературно-публицистический журнал «Нива». По-прежнему моим чтением руководил Семен Мартынович Рыжков.
Именно в эту пору мне довелось познакомиться с лучшими образцами русской и мировой классики. Я прочел почти всего Гоголя, Льва Толстого, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Никитина, Шевченко, Данилевского, а позднее — Горького, Чехова, Сенкевича, Пруса, Диккенса, Бальзака, Байрона. Многое из прочитанного, особенно поэтические произведения, осталось в памяти на всю жизнь. Часто рассказывал о прочитанном своим товарищам. Читал на память стихи, иногда давал им ту или иную книгу, если они просили что-либо «интересное».
А когда на заводе был организован театральный кружок, я с радостью вошел в него. Мы играли небольшие пьесы и сразу же после первого спектакля завоевали популярность у наших нетребовательных зрителей. Это придало нам уверенности, кружок почувствовал почву под ногами и стал проводить свои любительские постановки почти каждую неделю. Требовались средства на грим, костюмы и другие предметы театрального обихода, и мы организовали продажу билетов. Сборы, конечно, были незначительными.
Однажды к нам обратились руководители уездного добровольного «Общества взаимопомощи учащих и учивших» с просьбой поставить один-два спектакля в их пользу. От моего учителя С. М. Рыжкова я знал, что общество, возникшее года два тому назад, кроме взаимопомощи, занимается и культурно-просветительной деятельностью. Пришлось рассказать об этом товарищам. Как-то незаметно получилось, что я стал выступать в роли организатора и обязательного участника почти всех спектаклей и сам вступил в учительское общество в качестве члена.
Уж не помню название пьесы, которую мы выбрали для проведения платных спектаклей в пользу учительского общества, но сборы оказались весьма приличными, и мы удостоились официальной благодарности от правления этого общества. У меня до сих пор хранится памятный документ того времени, который нельзя читать без улыбки. Вот что говорится в нем:
«Господину Клименту Ефремовичу Ворошилову.
Правление Общества учащих и учивших выражает Вам, милостивый государь, свою глубокую благодарность за горячее содействие в устройстве спектакля в Юрьевском заводе и активное в нем участие. Спектакль дал сто десять рублей шестьдесят восемь копеек чистого сбора, который и пойдет на пособие учителям, впавшим в крайнюю нужду.
Театральный кружок стал для нас своеобразной вечерней школой. Он благотворно влиял на нас, расширял наш кругозор, помог многим из нас отрешиться от религиозных заблуждений, которыми так старательно затуманивали сознание народных масс служители церкви.
Освобождение от религиозного дурмана — сложный и длительный процесс, и у каждого он совершается по-разному и под влиянием самых различных обстоятельств.
Хочется рассказать, как это произошло у меня.
ПРОЩАНИЕ С БОГОМ
В старой, царской России религиозный дурман опутывал народные массы со дня рождения и до самого последнего, смертного часа. С детских лет в семье, церкви и школе человеку внушалось, что без веления божьего даже волос с головы не упадет. И для всех впитавших религиозные верования с молоком матери бог был чем-то всеобъемлющим, всевидящим и всезнающим, без чего нет и не могло быть жизни, всего того, чем мы дышали и что окружало нас повседневно и ежечасно.
Буквально с пеленок все мы, дети простых рабочих и крестьян, привыкли видеть в доме иконы, горящую лампадку, молящихся родителей, слышать ежедневно и неоднократно повторяемые слова: «с богом», «помогай бог», «бог накажет», «бог даст», «так богу угодно». С детских лет мы приобщались к церкви, приучались с благоговением взирать на лики святых, ставить перед ними свечи, бить поклоны, твердить молитвы, соблюдать посты, восхищаться мишурой церковных иконостасов, хоругвей, поповских риз, благоговеть перед мерцанием свечей, взмахами кадила, запахом ладана, торжественно-величественным звучанием церковного хора. В этих условиях ни у кого и мысли не возникало о том, что во всем этом может быть какая-то ложь, обман.