Рассказы о жизни. Книга первая

Все казалось просто и ясно: есть бог и черт; бог делает добро и спасает людей от зла, а черт чинит людям всякие пакости, соблазняет их на греховные поступки. Бог создал небо и землю, создал Адама, а из его ребра сделал Еву. И так начался род человеческий. Есть рай и ад; будешь молиться и поступать по велению господа бога — попадешь в рай; если будешь грешить, не соблюдать «священных» заповедей, угодишь в ад, будешь там жариться на горячей сковородке или вариться в кипящем котле. И даже самые несусветные глупости, что бог един в трех лицах — бог-отец, бог-сын и бог — дух святой, не вызывали ни у кого ни улыбки, ни даже тени недоумения — как же все это может быть и какой смысл вложен в этого единого бога в трех лицах? Эти догматы веры сковывали мысль и застилали зрение, и люди видели все в жизни только в свете своих религиозных представлений и никак не иначе.

Я уже упоминал, что моя матушка, Мария Васильевна, была набожной, глубоко религиозной женщиной и постоянно прививала нам, детям, веру в бога, водила в церковь, постоянно следила за тем, чтобы мы знали и повторяли молитвы. Слушая наши детские песни и определив, что у меня неплохой голос, она настояла на том, чтобы я стал петь в церковном хоре.

Церковное многоголосое пение многим нравится, и в этом нет ничего удивительного: для составления псалмов и целых богослужений церковники разных стран привлекали лучших композиторов своего времени; в России для церковных хоров писали Чайковский, Глинка, Мусоргский и другие выдающиеся композиторы. Удивительно иное: во многих местах нашей страны недооценивается массовое пение, отсутствуют хорошо поставленные хоры, и в результате этого церковникам подчас удается перехватывать у нас хороших певцов, которые и не являются вовсе верующими, а попросту очень любят музыку, пение.

Будучи напичкан религиозными догматами, я, естественно, слепо следовал им и не сомневался в их незыблемости. Однако сама действительность, в том числе и все то, что доводилось видеть даже в церкви, постепенно подтачивала и расшатывала мою веру в бога.

Особенно помог этому священник Димитрий, сменивший у нас отца Василия. Сначала я не замечал за ним ничего особенного.

Когда я уже поступил на завод, мне доводилось (и довольно часто) быть свидетелем горячих споров по религиозным вопросам. В то время я все еще пел в церковном хоре, и мне казались странными всякие сомнения не только в существовании бога, но и во всем том, чему учит церковь. Однако в споры я не вступал. Но однажды в горячей беседе с одним из своих друзей я стал защищать религиозные догматы и, желая придать убедительность своим словам, добавил:

— Если хочешь все знать по-настоящему, послушай хоть раз проповеди отца Димитрия.

— Нашел кого слушать, — возразил мне мой друг. — Ты посмотри на него получше, может быть, кое-что поймешь.

Я задумался над этими словами, и мне припомнилось многое, чему я прежде не придавал значения.

Отец Димитрий, так же как и его предшественник, очень проникновенно произносил свои проповеди. Но был совсем непохож на отца Василия: веселый, не привыкший скрывать своих чувств, он любил выпить. Иногда он проносился на своей паре лошадей по селу, пугая зазевавшихся пешеходов. Я не видел в этом чего-то особо предосудительного. Но после разговора с товарищем стал осуждать священника. А потом стал свидетелем и такой безобразной сцены.

Произошла она в вечернюю службу накануне начала великого поста. В этот день все православные христиане просят друг у друга прощения за все вольные и невольные обиды и взаимно великодушно прощают друг друга. С покаянием в своих грехах перед молящимися выступает и священник. Так было и на этот раз.

Отец Димитрий был вообще замечательным оратором, говорил красиво, вдохновенно и убедительно. Но на этот раз он находился в особом ударе. Он обращался к молящимся с такой страстью и душевным подъемом, что многие женщины, да и мужчины, не могли удержаться от слез. В церкви царила благоговейная обстановка, верующие ловили каждое слово священника, и только иногда в его вдохновенную речь вплеталось чье-либо едва сдерживаемое всхлипывание. В самый кульминационный момент отец Димитрий, преклонив колена и подняв руки, обратился к слушателям с заключительной фразой:

— Азм, грешный, прошу у вас, православных, прощения за все мои прегрешения.

После этого полагалось, отвесив земной поклон, подняться, но священник этого сделать не смог. Все его попытки встать на ноги не удавались, и он только нелепо переваливался с боку на бок, не переставая твердить:

— Простите мои прегрешения. Простите, православные…

Молящиеся не сразу сообразили, в чем дело, и никто не решился подойти к нему и помочь подняться. Мы, певчие, стоящие на клиросе, видели все это и, испытывая неловкость, ждали, чем же все кончится. Шли тягостные минуты. Потом кто-то из хористов решил позвать сторожа.