Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Возвращаясь к воспоминаниям француза Готье о его попутчиках-охотниках, хочется сказать, что одним из них, вполне вероятно мог быть… Лев Николаевич Толстой. Да, это факт – с Николаевского вокзала великий русский писатель ездил в Тверскую губернию охотиться на медведя, который однажды едва не задрал его. Правда, в ту пору человечество еще не знало писателя как классика мировой литературы. Это было в конце декабря 1859 года. В воспоминаниях Афанасия Фета встретилось такое письмо их общего с Толстым знакомого:

«Согласно вашей просьбе, спешу уведомить вас, милый Афанасий Афанасьевич, что на этих днях, около 18 или 20 числа, я еду на медведя. Передайте Толстому, что мною куплена медведица с двумя медвежатами (годовалыми) и что если ему угодно участвовать в нашей охоте, то благоволит к 18 или 19 числу приехать в Волочок, прямо ко мне, без всяких церемоний, и что я буду ждать его с распростертыми объятиями: для него будет приготовлена комната».

Лев Николаевич с братом Николаем пришли на Николаевский вокзал в полной охотничьей амуниции. Поскольку каждому охотнику на медведя рекомендовалось иметь с собою два ружья, Толстой, помимо своего ружья, взял с сбой немецкую двустволку Фета, предназначенную для дроби. Погрузились на поезд. Поехали. За разговорами доехали до Вышнего Волочка. И вот, наконец, охота на медведя.

«Когда охотники, – рассказывает Фет, – каждый с двумя заряженными ружьями, были расставлены вдоль поляны, проходившей по изборожденному в шахматном порядке просеками лесу, то им рекомендовали пошире отоптать вокруг себя глубокий снег, чтобы таким образом получить возможно большую свободу движений. Но Лев Николаевич, становясь на указанном месте, чуть не по пояс в снег, объявил отаптывание лишним, так как дело состояло в стрелянии в медведя, а не в ратоборстве с ним. В таком соображении граф ограничился поставить свое заряженное ружье к стволу дерева так, чтобы, выпустив своих два выстрела, бросить свое ружье и, протянув руку, схватить мое. Поднятая Осташковым (участник охоты. – А.В.) с берлоги громадная медведица не заставила себя долго ждать. Она бросилась к долине, вдоль которой расположены были стрелки, по одной из перпендикулярных к ней продольных просек, выходивших на ближайшего справа ко Льву Николаевичу стрелка, вследствие чего граф даже не мог видеть приближения медведицы. Но зверь, быть может учуяв охотника, на которого все время шел, вдруг бросился по поперечной просеке и внезапно очутился в самом недалеком расстоянии на просеке против Толстого, на которого стремительно помчался. Спокойно прицелясь, Лев Николаевич спустил курок, но, вероятно, промахнулся, так как в клубе дыма увидал перед собою набегающую массу, по которой выстрелил почти в упор и попал пулею в зев, где она завязла между зубами. Отпрянуть в сторону граф не мог, так как неотоптанный снег не давал ему простора, а схватить мое ружье не успел, получивши в грудь сильный толчок, от которого навзничь повалился в снег. Медведица с разбегу перескочила через него.

“Ну, – подумал граф, – все кончено. Я дал промах и не успею выстрелить по ней другой раз”. Но в ту же минуту он увидал над головою что-то темное. Это была медведица, которая, мгновенно вернувшись назад, старалась прокусить череп ранившему ее охотнику. Лежавший навзничь, как связанный, в глубоком снегу Толстой мог оказывать только пассивное сопротивление, стараясь по возможности втягивать голову в плечи и подставлять лохматую шапку под зев животного. Быть может, вследствие таких инстинктивных приемов зверь, промахнувшись зубами раза с два, успел только дать одну значительную хватку, прорвав верхними зубами щеку под левым глазом и сорвав нижними всю левую половину кожи со лба. В эту минуту случившийся поблизости Осташков, с небольшой, как всегда, хворостиной в руке, подбежал к медведице и, расставив руки, закричал свое обычное: “Куда ты? куда ты?” Услыхав это восклицание, медведица бросилась прочь со всех ног, и ее, как помнится, вновь обошли и добили на другой день». Льва Николаевича, всего в крови, перевязали, а первыми его словами были: «Неужели он ушел? Что скажет Фет, узнав, что мне разворотили лицо? Он скажет, что это можно было и в Москве сделать». Постепенно раны на лице Толстого зажили. Медведицу же убили уже на следующей охоте, 4 января 1859 года. Не испугайся она тогда, и та охота закончилась для Льва Николаевича трагически (не говоря уже о мировой культуре). А в музее-усадьбе в Хамовниках и поныне гостей встречает чучело медведя, а в одной из комнат пол устилает медвежья шкура.

Лев Толстой в период, когда он охотился на медведя