Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

Однако были критики, которые увидели в «Тоске» не поэтизацию покаянного, нравственного порыва, а нечто противоположное. Ставя «Тоску» в один ряд с «Челкашом», «Мальвой» и другими произведениями о босяках и пытаясь найти для них единый морально-философский критерий, они увидели в «Тоске» апофеоз «разгула стихийной страсти», побеждающего «хилую добродетель». Н. Минский (Н. М. Виленкин) в рецензии на «Очерки и рассказы», имея в виду и «Тоску», писал: «Герои этих рассказов не интеллигенты и не мирные мужики, а какие-то темные и беспокойные люди <…> в них бродят слишком большие силы, которым тесно в рамках старых понятий о добре и зле и которым исход только в разгуле кабаков да в просторе степей <…> Жить, не задумываясь над жизнью, жить в меру не своего разумения, а своих сил; любить силу, в чем бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась, — вот идеал героев Горького и, может быть, его самого» («Новости и биржевая газета», 1898, № 138, 21 мая).

Критик А. И. Богданович утверждал, что в образе Кузьки Косяка отразилась философия жизни самого писателя: «Приволье, свобода, возможность подчиняться только своей воле, идти за нею, отдаваясь своим порывам, — вот цель жизни, сущность ее <…> Эта философия, увлекательная и жизнерадостная, составляет фон большинства очерков г. Горького. <…> старый мельник, по-видимому вполне благополучный, не находит себе места от охватившей его тоски и глубоко завидует своему работнику, который в жизни выше всего ставит „приволье“, т. е. независимость и полную свободу воли <…> он хотел бы отдаться тоже какому-либо сильному чувству, которое всецело охватило бы его, и не может: его душа, разменявшаяся на мелочи в погоне за благополучием, не способна к сильным порывам, не может жить по своей воле, не подчиняясь раз навсегда установленным правилам. Он не в силах „дать себе простор“, и его тоска разрешается диким разгулом, от которого на душе мельника становится еще тяжелее» («Мир божий», 1898, № 7, стр. 11–12).

Выражением своеобразного сочетания двух изложенных точек зрения на «Тоску» была статья Е. А. Ляцкого «Максим Горький и его рассказы». Он увидел в «Тоске» и некоторых других рассказах борьбу Горького-художника, стремящегося к тому, чтобы «сближать людей между собою, вносить в их смятенные души свет и тепло любви и мира», с Горьким-«босяком», преклоняющимся перед «силой и дерзостью хищных зверей». «Один М. Горький творил „Кирилку“, поэму „Двадцать шесть и одна“; другой — „Макара Чудру“, „Песню о Соколе“; когда же они работали вместе над одним и тем же рассказом, выходило нечто уродливое и странное, вроде „Старухи Изергиль“ и „Тоски“. Босяк лишал художника чувства меры <…> подсказывал ненужный, неумеренный цинизм» («Вестник Европы», 1901, № 11, стр. 300). Ляцкий, которому Тихон Павлович импонировал своим «инстинктивным стремлением к свету знания», тем, что заговорила в нем «совесть и стремление к добру», высказывал недовольство по поводу того, что Горький не выразил мельнику своего порицания за учиненный в конце рассказа дикий разгул.

В статье «О М. Горьком» (1902) В. В. Воровский высмеял измышления Ляцкого, его страх перед бунтарством горьковских героев: «…г. Ляцкий <…> вырезал своего рода морально-общественный шаблон, руководствуясь формулой, что для развития нашего „самопросветления“ „нужным и важным деятелем“ является только „писатель-гуманист“ <…>, объяснение же слова „гуманист“ смотри в моральных прописях. Под эту морально-общественную марку г. Ляцкий подводит по очереди всех своих посетителей из „сброда“ г. Горького и тут же сортирует их: подошел — хорошо, становись направо; не подошел — с богом. Благодаря этой сортировке число допущенных в порядочное общество героев г. Горького сошло почти на нет <…> Но и отверженных не оставил г. Ляцкий на произвол судьбы. Он подзывает Коновалова и Тихона (из рассказа „Тоска“). „Инстинктом Коновалов чувствует, — говорит он, — в чем заключается эта «штука», которой у него, бедного, нет, и он тянется к ней, как утопающий к берегу, еле видному за туманом. В знании, в грамоте «штука» эта для всех Коноваловых…“ — восклицает г. Ляцкий, перефразируя известную пословицу об учении-свете из того же сборника прописей. После этого он отпускает всех забракованных, снабдив их на дорогу изданиями „Посредника“. В добрый час, г. Ляцкий, им это хоть на папироски пригодится!» (Воровский, стр. 51–52).