Рассказы разных лет

— Она художница, латышка, вышедшая в тысяча девятьсот тридцать девятом году замуж за довольно известного немецкого художника Вебера. Их связала общность профессий и любовь. Макс Вебер был веселый, жизнерадостный человек, больше похожий на парижских художников, нежели на прилизанных, ходивших по струнке гитлеровских маляров. Может, потому, что он был австрийцем, да и молодость свою провел в Париже. Это был человек, насыщенный кипучей энергией, очень смелый, остроумный и несдержанный на язык. Это и погубило его. Макс Вебер был убит гестаповцами в сороковом году. Обстоятельств его смерти я не знаю, о них вам расскажет сама Эльфрида Яновна, когда несколько придет в себя, но знаю, что труп мужа ей не был выдан для погребения, а она сама была выслана сюда, в Шагарт, где и жила на положении поднадзорной. Здесь она сблизилась с семьями других ссыльных и немало помогла нашим пленным, работавшим у здешних богачей. Во всяком случае, в штабе армии отзываются о ней как о надежном, нашем человеке.

— Такое же впечатление создалось и у меня, — подтвердил я.

— Смерть мужа сделала ее антифашисткой, хотя сам Вебер был больше человеком богемы, фрондером, зло издевавшимся не столько над самим фашизмом, сколько над его вождями. Кстати, есть такие книги: «Гитлер в мировой карикатуре» и «Четыре Г», то есть «Геринг, Гиммлер, Геббельс и Гесс». Так вот, в этих книгах часть карикатур, очень злых и остроумных, принадлежит Веберу.

— Это и погубило его?

— Да, хотя свои рисунки он подписывал другим именем. И это вам тоже расскажет его вдова.

Затем я стал рассказывать полковнику о встрече Тулубьева с его бывшим хозяином — Манштейном и американцем.

— Об американце поговорим позднее. Пока скажу, что господин Джордж Першинг, он же Уолтер Бейли, — капитан американской разведки. Он и Трахтенберг — звенья одной и той же цепи. Завтра пощупайте дом на Гогенлоэштрассе, но только так, чтобы никто из живущих в нем даже и не почувствовал этого. Вызовите Насса и возьмите от него точные данные о жильцах и посетителях этого дома. Вы очень доверяете Тулубьеву? — вдруг спросил комендант.

— Очень, после истории с гробом, переводчицей и американцем я не доверяю никому, но тут все-таки доверяю. Пока что он оказал мне немало услуг, и я уверен, что он вскоре еще пригодится для дела.

— Конечно, — согласился полковник. — В нашем, деле каждый полезный человек нам нужен, и мы не вправе отказываться от таких людей.

В коридоре послышались торопливые шаги. Вошел взволнованный Глебов, растерянно озираясь по сторонам.

— Товарищ гвардии подполковник, — забывая попросить разрешения у коменданта, нервно заговорил старшина, — еще чепе! Вашего знакомого… как его… Тулубьева нашли убитым.

— Убитым? — поднимаясь с места, спросил комендант.

— Так точно! Задушенный ремнем в развалинах валялся. Патруль на него набрел. Жалко человека! — с искренним сожалением сказал Глебов. — Хоть и из прежних, а хороший, чистый человек был папаша, убили… подлецы!

— Где убитый? — спросил я, подходя к Глебову.

— Сюда принесли.

— Несите его в приемную, — приказал комендант. — Вот вам еще одно доказательство… — задумчиво продолжал он.

Мы спустились в приемную. На диване лицом кверху, со свисшими к полу руками лежал бывший гусар Тулубьев. Я подошел к нему. Непонятное волнение охватило меня, видевшего смерть десятков более близких мне людей. Ведь все же это был бывший белогвардеец, случайный и мало знакомый мне человек. Так почему же я не отрываясь глядел в его начинавшее синеть квадратное лицо? Не потому ли, что, несмотря ни на что, он был и остался русским человеком, до самой своей смерти сохранившим любовь к своему народу, к своей России?..

Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Звонил радист лейтенант Ваня.

— Товарищ Пятьдесят четыре! (Это был мой позывной номер.) Только что Страус отозвался. Сейчас посылаю вам его карканье.

— Жду! Высылайте связного, — приказал я и, освежив лицо одеколоном, оделся и стал ждать.

На стуле лежал «Штабс-капитан Рыбников», дочитать которого мне так и не давали события. Я взял книгу и углубился в нее, но не успел прочесть и четырех страниц, как в полуоткрытых дверях показалась всклокоченная голова Харченко.

— Что тебе? — спросил я, забавляясь комическим видом вестового.

— Чаю нагреть? — позевывая, спросил он и вдруг, вспомнив, доложил: — Там требуют вас.

— Кто «требуют»?

— Не могу знать. Солдат один дожидается, а як вы приказалы в хату никого не пущать, я и не допущаю.

— Молодец! Так всегда и делай, — еле сдерживая улыбку, серьезно сказал я. — Ну, пускай сюда твоего солдата.

Это был посыльный мотоциклист, привезший шифровку от лейтенанта.

Придвинув лампу, я стал вчитываться в радиограмму и расшифровывать ее.