Рассказывая сказки

Она подошла к окну, борясь с навязчивым желанием предаться своей любимой фантазии: Эмма выскальзывает из дома на улицу и, держась тени, идет через площадь к кузнице. Она толкает одну из больших дверей, полукруглых, как двери церкви, и заходит внутрь. Отказаться от нее будет очень сложно. Но продолжать не имеет смысла – теперь она знала, что влечения не было, было лишь смущение от того, что он узнал в ней школьницу, которая когда-то мимоходом фигурировала в одном из его дел. Ей будет не хватать этих ленивых вечеров, когда она погружалась в мечты, и ночей, когда она выглядывала на площадь, чтобы посмотреть, там ли он.

В мастерской горел свет, и двери не были заперты. Дэн задерживался. Видимо, Вера Стэнхоуп доставала его весь день, и теперь нужно было наверстывать работу. Или, может, работа в полиции пробудила в нем склонность к ночному труду. Свет погас. Дэн вышел из мастерской и на мгновение остановился, осматривая площадь. Он запер дверь, повесил замок, но не уходил. Вдруг ее охватила необъяснимая уверенность в том, что он ждал ее. Она уставилась на него, мысленно призывая посмотреть наверх. Но в спальне было темно. Как бы он ее заметил? Оранжевый свет фонаря отражается от окон, и за бликующим стеклом ничего не видно. Она подумала, не поднять ли окно, как в ту ночь, когда они с Джеймсом обсуждали самоубийство Джини, и прикинула, получится ли это сделать так, чтобы муж не проснулся.

На площадь выехала машина, черная и длинная. Она мягко притормозила перед Дэном, и он сел внутрь. Эмма не видела, кто был за рулем. Может, Вера Стэнхоуп хотела еще что-то выведать. Но перед тем как сесть, Дэн как-то украдкой осмотрелся. Может, это женщина – любовница, которую ему удавалось держать в тайне от всей деревни? Взревел мотор, и машина быстро стартовала. Эмма залезла в постель и легла, повернувшись к Джеймсу спиной.

Она проснулась от света, в панике.

– Где Мэттью?

Джеймс был одет. Свет шел от лампы на туалетном столике. Он стоял, ссутулившись перед зеркалом, и завязывал галстук.

– Спит, – ответил он. – Еще рано.

– Ты уверен? Он никогда не спит так долго. – Сердце глухо колотилось. Она окончательно проснулась, сна и след простыл.

– Я проверял. – Он сделал вид, что тоже был встревожен.

Словно по сигналу из радионяни раздалось хныканье, затем тихий плач.

– Лежи, – сказал Джеймс. – Я его принесу.

Она откинулась на подушки поперек кровати и подумала: почему она не может быть счастлива, имея хорошего мужа и ребенка, о котором можно заботиться?

Она оставила Мэттью у себя и читала, пока сквозь окно не начал пробиваться свет, а на улицах не появились машины. Джеймс давно ушел. Она перепеленала ребенка, положила его обратно в кроватку и спустилась сделать чай. Она бы не удивилась, обнаружив Криса там же, где и оставила, распластанным на столе посреди тарелок, но на столе были лишь остатки ужина. Наверное, он пришел в себя и дотащился до свободной комнаты. Должно быть, было уже поздно. Она его не слышала. Она налила в чайник воду, загрузила посудомойку и включила ее.

Когда чай был готов, она решила позвать Криса. Она представила себе, как он сидит на краю кровати, укрыв ноги одеялом, и продолжает вчерашний разговор. Они еще могли попробовать сблизиться. Она поставила поднос на столик перед входом в комнату и постучала. Ответа не было. Ничего удивительного. После всего выпитого он был в полубессознательном состоянии и много ночей не спал. Она постучала еще раз. Потом еще раз, громче. Потом открыла дверь.

Кровать была пуста и застелена, но немного примята, как будто он спал поверх покрывала. Других следов его пребывания не было. Рюкзак исчез, записки он не оставил.

Эмма спустилась в теплую кухню и села. Выпила две кружки горячего чая. Затем позвонила домой родителям. Никто не ответил.

Глава шестнадцатая

Майкл постепенно возвращался к жизни, словно оттаивал. И это было больно. Как когда затекшую ногу начинает колоть или сводить. Все началось в церкви: приступ ярости, который побудил его выплюнуть вино на Роберта Уинтера, разломил лед, сковывавший его. А потом появилась Вера Стэнхоуп, большая, теплая и великодушная, и продолжила этот процесс. Теперь он стал нервным, суетливым. Не мог больше сидеть в своей хижине и ждать, пока все случится само.

– Что я могу сделать? – спросил он, вставая, чтобы проводить инспектора. – Я хочу помочь.

Она помедлила, и он затаил дыхание, в ужасе ожидая какого-нибудь снисходительного ответа. Предоставьте это нам. Я дам вам знать, если что-нибудь придет в голову. Молчание длилось так долго, что он подумал, что она не ответит никогда. Она вышла на улицу, а он все ждал.

– Мэнтел, – сказала она наконец. – Он все еще участвует в общественной жизни деревни?