Рассказывая сказки

– Насколько я знаю. Я почти ни с кем не общался с тех пор, как Пег… – Ему стало стыдно признать, насколько он отдалился от всех. Он никогда никуда не ходил. До выходки в церкви и похорон Джини он выбирался из дома только раз в месяц подстричься, и то днем, в рабочее время, когда в парикмахерской никого не было.

– Было бы полезно узнать, чем он занимается. Не только в плане работы. Например, есть ли у него женщина, в этом его замечательном доме? Со мной люди, может, и не будут общаться, а с вами поговорят.

– Вы с ним говорили?

– Пока нет. Конечно, я поговорю, но для начала я хочу знать, с чем имею дело.

– Думаете, это он убил свою дочь? – От этой мысли у Майкла закружилась голова. Вера к этому вела?

Она не ответила. На какой-то момент она застыла в дверях, потом сказала совершенно по-деловому:

– До свидания, мистер Лонг, – помахала и вышла на улицу.

В обед он собрался в деревню. Он не стал надевать костюм, в котором был в церкви, но тщательно выбрал одежду, как актер, который хочет произвести правильное впечатление своим нарядом. Ему хотелось, чтобы было удобно. Удобно и комфортно, как в те старые добрые времена, когда Эбигейл Мэнтел была жива, а Джини – свободна. Он выбрал пару вельветовых брюк с застывшим пятном лака на коленке и светло-коричневый свитер в рубчик. Поверх надел ветровку, потому что дождь все еще моросил по окну. На улице он немного повозился с ключами, запирая дверь, но обычной паники не было. Он вышел на площадь мимо кучки репортеров, держа спину ровно, а голову – высоко.

Перед дверью в «Якорь» он остановился и подивился перемене, которая с ним произошла. Затем открыл дверь и почувствовал все тот же запах, который был здесь всегда. Хмель и сигары – Барри, муж Вероники, курил толстые короткие сигары, – лак для дерева и жареная еда с кухни, хотя сегодня никто не ел. Вероника стояла за стойкой, а Барри, худощавый рыжий мужчина с глазами, как у рыбы, сидел со стороны посетителей на одном из высоких стульев. Он был самым ленивым человеком из всех, что Майкл знал. Ходили слухи, что он умирает от какой-то редкой болезни, но Майкл слышал эти слухи пятнадцать лет назад, а Барри все еще был жив, все еще держал бар на плаву и подслушивал все сплетни, как баба. На вывеске было его имя, но все знали, что на самом деле делами руководит Вероника.

Она первой заметила Майкла. Она посмотрела на него, не прекращая полировать бокал, и улыбнулась ему быстрой вежливой улыбкой, как улыбаются незнакомцам, туристам, которые заходят пообедать. Потом она поняла, что это он. На минуту она удивилась, словно не поверила своим глазам.

– Привет, дорогой, – сказала она. – Как обычно?

Столько лет прошло, а она помнила, что он обычно брал. Настоящая хозяйка. На ней была белая блуза из какого-то шелковистого материала, сквозь которую просвечивал белый бюстгальтер. Вдруг он вспомнил, что она ему нравилась, даже когда Пег была жива. Но нравилась иначе, чем Эбигейл Мэнтел. В конце концов, все мужчины одинаковы, разве нет? И для чувства стыда, свернувшегося внизу живота, вовсе нет причин.

Вероника смотрела на него в упор.

– Тикстонс, правильно, дорогой?

– Да, пожалуйста, – ответил он.

Барри покрутился на пластмассовом сиденье, как будто ему было очень тяжело сидеть. Он всегда был любопытным и обычно сидел, наполовину развернувшись к двери, чтобы видеть, кто пришел. Увидев Майкла, он чуть не свалился со стула.

Майкл медленно подошел к нему. Что-то это ему напоминало. Один из тех вестернов, которые он любил смотреть в детстве. Он был старым шерифом, вернувшимся в родной город в последний раз, чтобы встретиться с негодяем. Вот он, покачиваясь, входит в салун. Показать народу, что он вернулся, что он все еще жив.

Вероника поставила пинту перед ним.

– За счет заведения, – сказала она. – Добро пожаловать домой, дорогой.

– Когда похороны? – спросил Барри, глядя на него широко раскрытыми немигающими глазами. – Твоей Джини, я имею в виду.

Он никогда не станет настоящим сплетником, подумал Майкл. Никакого такта. Никакой проницательности.

– Уже прошли. Я не хотел шумихи. – Он смотрел на Веронику. Если Барри продолжит в том же духе, он может не удержаться и врезать ему. Лучше не обращать на него внимания, и он заткнется. Похороны организовал тюремный капеллан, молодая женщина такого низкого роста, что было трудно относиться к ней не как к ребенку. Они решили кремировать. Он не мог себе представить, каково это – быть похороненным, и в последний момент подумал, что для Джини это тоже было бы неправильно. Наверное, она тоже терпеть не могла тесные, удушающие пространства. Капеллан сидела рядом с ним.