Расследования Берковича - 3

— Конечно, — согласился Хутиэли. — Я тоже считаю, что мы имеем двух подозреваемых.

— А в бокале, из которого пил Бестер, следы яда обнаружены?

— Нет, — покачал головой инспектор. — Когда в комнату вошел врач, бармен унес бокалы, стоявшие на столике, и вымыл их. По его словам, ему и в голову не пришло, что этого нельзя было делать. Он, мол, всегда моет бокалы сразу, как только убирает со столиков…

— Ясно, — протянул Беркович, — наверняка бармен — первый подозреваемый, верно?

— Да, если не считать, что бармен в тот вечер впервые увидел Бестера и не был знаком с ним прежде. У него не было ни малейшей причины отравлять Бестера, не говоря уж о том, что он должен был, если, конечно, не является патологическим идиотом, понимать, что станет главным подозреваемым, и доказать его вину будет достаточно просто.

— А посыльный? — спросил сержант. — Он был знаком с Бестером?

— Тоже нет, — сказал Хутиэли. — Это просто один из членов клуба, взявший на себя в тот вечер обязанность передавать Бестеру ходы. Уважаемый человек, Сегаль его фамилия, маклер, у него своя контора… О Бестере и его способностях слышал, но лично знаком не был.

— Таким образом, — сказал Беркович, вставая, — подозреваемых двое, мотива нет ни у кого. Может, кто-нибудь все-таки входил, кроме этих двоих, в комнату Бестера? Вы же знаете, как ненадежны свидетели…

— Вот и разберись, — сказал Хутиэли. — Все, кто вчера был вечером в клубе, сейчас сидят в полицейском участке.

Несколько часов спустя сержант Беркович сидел в кабинете начальника полицейского участка майора Вайнштока и массировал виски. Голова раскалывалась от боли. Допросы ничего не дали, все свидетели утверждали одно и то же: кроме бармена и посыльного в комнату Бестера не входил никто. Предположив (вот нелепая мысль!), что в сговоре могут находиться все свидетели, Беркович задавал каждому из них каверзные вопросы, но никто не сбился, никто не дал сержанту возможности заподозрить обман.

Дольше всех Беркович говорил с Игалем Копельманом, врачом из больничной кассы «Клалит», который в тот злополучный вечер оказал Бестеру первую помощь. Копельман был с Бестером и в «Ихилове», выполнял свой профессиональный долг. Поговорив с врачом и не получив, по сути, новой информации, сержант приступил к допросу подозреваемых в убийстве.

Оба задержанных содержались в отдельных камерах, и Беркович вызвал сначала бармена, которого звали Ноахом Кахане. На своего знаменитого однофамильца этот молодой человек был похож только в одном — он оказался так же агрессивен и вел себя согласно принципу «нападение — лучшая защита».

— Послушайте, сержант, — заявил Кахане, — я подам на полицейских жалобу, и на вас тоже, вы наносите мне моральную травму и мешаете карьере! Теперь все будут думать, что дело нечисто, и я подсыпал этому психу яд!

— А вы не подсыпали… — пробормотал Беркович.

— Сколько можно твердить одно и то же? — возмутился Кахане. — Да я в гробу его видел, этого Бестера! Ну, то есть, я хотел сказать, что и знать его не знал! Я в этом долбаном клубе работаю вторую неделю. Мне было сказано — носить кока-колу, я и носил. Чего вы от меня хотите?

— Почему вы вымыли бокалы? — спросил Беркович.

— Конечно, чтобы скрыть следы! По-вашему, я идиот? Отравил человека и на глазах у всех вымыл посуду. Я всегда мою бокалы сразу, как только мне их возвращают! Это не разрешается? Почему я вчера должен был поступить иначе? У Бестера болел живот, откуда я мог знать, что он ночью отдаст концы?

Отправив Кахане в камеру, Беркович вызвал Сегаля. Тот, конечно, тоже утверждал, что невиновен, но смотрел на сержанта с таким откровенным страхом, что Беркович захотел показать кулак: решив, что его будут бить, Сегаль наверняка признался бы в чем угодно.

Впрочем, по мнению Беркович, к убийству Сегаль не мог иметь отношения по простой причине: не мог же он знать заранее, что бармен вымоет бокалы! Значит, либо должен был сам предпринять какие-то действия, чтобы скрыть следы яда, либо… Либо никакого яда Сегаль в бокалы не клал. Да и зачем ему это было делать — он действительно увидел Бестера в тот вечер впервые в жизни!

Собственно говоря, оставался единственный вариант, и к концу допросов Беркович сам себя убедил в том, что иного объяснения не существует. Предстояло допросить только одного человека, но прежде сержант должен был знать точно, как давно этот человек знал Бестера. Наверняка знал, не мог не знать. Пришлось сесть за телефон, а потом еще и поездить по городу, чтобы найти нужных людей.

Вернувшись поздно вечером в управление, сержант рассказал о своих выводах инспектору, и, получив «добро», позвонил домой к Копельману и попросил врача приехать, чтобы подписать протокол допроса.

— А завтра нельзя? — недовольно спросил врач. — Я работаю в утренней смене и хотел бы…

— Всего на одну минуту! — просительно сказал Беркович. — Начальство требует, чтобы протоколы были сданы немедленно…