Расследования комиссара Бутлера

— Человек, похитивший пистолет, мог быть в перчатках, — напомнил я Роману очевидную истину.

— И иметь собственный ключ от квартиры Шпринцака?

— Кто-нибудь из его друзей? — поинтересовался я.

— Друзей у Гая нет, во всяком случае, таких, кому бы он дал ключи.

— Подруги?

— Подруг много, но Шпринцак утверждает, что ему бы и в голову не пришло давать женщинам ключи от квартиры. Как это он выразился? «Если женщина входит к тебе в дом сама, то вывести ее обратно ты сможешь только через раввинатский суд…»

— Дела, — протянул я. — А враги? Есть у Шпринцака враги, способные подставить его таким сложным образом?

— Врагов сколько угодно, — отмахнулся Роман. — Но идиотов среди них нет. И взломщиков, умеющих не оставлять следы, тоже.

Он и не заметил, как осушил весь кофейник.

* * *

— Послушай, — сказал я Рине, когда она отложила в сторону роман Батьи Гур и начала расстегивать халат, — как по-твоему, станет нормальный убийца утверждать, что нашел свой собственный пистолет неподалеку от места преступления?

— Убийца не бывает нормальным, — резонно отозвалась Рина. — Даже если эксперты признают его вменяемым. По-твоему, Игаль Амир нормален? Посмотри в его глаза — он либо псих, либо блаженный, что одно и то же…

Я вспомнил глаза Гая Шпринцака. Нет, это были глаза смертельно испуганного человека. Если бы таким взглядом смотрел на судей Игаль Амир, может, ему и скостили бы десяток лет от пожизненного.

Жена погасила свет, и на некоторое время я был лишен возможности порассуждать о личности Шпринцака и правдивости его странной версии. Нить рассуждений мне пришлось отыскивать в полной темноте — не столько физической, сколько в темноте логики.

Зачем было Гаю выдвигать версию, которой наверняка никто бы не поверил? Только для того, чтобы позволить адвокату подать просьбу о вторичном освидетельствовании? Чтобы запутать следствие и заставить Бутлера проверять замки в квартире в Рамат-Гане? Ни то, ни другое смысла не имело. Если Гай вменяем (а он вменяем вполне, и кто в этом сомневается?), то задержка суда не принесет никакой пользы. Утверждение о краже пистолета повисает в воздухе, поскольку ничем не может быть подтверждено. Бреннер, достаточно опытный адвокат, прекрасно это понимает.

По-моему, все эти нелепости имели смысл в одном случае — если Гай на этот раз сказал правду.

Скорее всего, я ошибался. Но в полной темноте — логической и физической — мог я хотя бы мысленно допустить, что Шпринцак говорил правду и что он действительно невиновен?

Итак, некто забрался в отсутствие Гая в его квартиру, взял из ящика пистолет, поехал в Герцлию, убил Гольдфарба, оружие выбросил позади дома, стерев свои следы, если вообще их оставил — может, он «работал» в перчатках? Возможно, этот некто предполагал, что именно полиция обнаружит пистолет и мигом обратит внимание на владельца и его денежные затруднения. Почему он тогда не оставил оружие рядом с трупом? Впрочем, это ясно — наводка выглядела бы слишком очевидной.

Кто же тогда звонил и вызывал Шпринцака на виллу? Неужели случилось такое маловероятное совпадение, и действительно звонил Гольдфарб, вспомнив вдруг о племяннике? А если звонил все же не дядя, а некто-убийца, которому не терпелось, чтобы Гай приехал и оставил дополнительные следы — своего башмака, например?

В четвертом часу ночи я набрал номер комиссара. Должно быть, Роман зачитался Рексом Стаутом — трубку он поднял после первого же звонка.

— Комиссар Бутлер у телефона, — бодрым голосом объявил он.

— Полиция никогда не спит, — констатировал я очевидный факт и продолжал: — Надеюсь, ты проверил, был ли звонок с виллы Гольдфарба в то время, о котором говорил племянник?

— Проверил, — немедленно отозвался Роман, не удивившись вопросу. — В «Безеке» утверждают, что звонка с виллы не было. В компании «Селком» говорят то же самое — последний звонок по радиотелефону Гольдфарб сделал вскоре после полудня: звонил в хирургию «Ихилова».

— Значит, с Гаем говорил не дядя, а кто-то с похожим голосом?

— Песах, ты продолжаешь обдумывать эту чепуху?

— А что еще делать в три часа ночи?

— Даже убийцы в это время предпочитают спать.

— Но полицейские комиссары бодрствуют, почему бы и историкам…

— Служба такая, — сказал Роман и положил трубку.

* * *

Кто мог ненавидеть Гольдфарба и его племянника до такой степени, чтобы убить первого и подставить второго? Кто-нибудь из хирургов — коллег убитого? Кто-то из знакомых Гая? Или сотрудники фирмы, владельцем которой был Гольдфарб? Десятки человек, из которых в качестве то ли свидетелей, то ли подозреваемых прошли господа Кантор и Абрамович, имевшие твердые алиби…

Если стать на эту точку зрения, то все расследование нужно опять начинать с нуля и расширить круг подозреваемых до границ Гуш Дана. Не в моих это возможностях, и на Романа рассчитывать тоже не приходится. Все говорило о том, что я зря уперся — подумаешь, личное впечатление. Подумаешь, взгляд затравленного зверя.

Истина в том, что Шпринцак убил дядю, воображая, что получит деньги. Просто как апельсин.